Владимир Рудим - Баллада о дипкурьерах

Всё вниз, вниз, вниз…

Но вот скольжение стало ровней, медленней. Аршак уже различал селение. Ещё немного, ещё несколько минут — и палан замер на месте, в полукилометре от ближайшего домика.

Баратов сидел не шевелясь, не выпуская из рук палана. Наконец разжал пальцы, ощупал ноги, бока, голову — целы. Стал на четвереньки, упёрся рукой в колено правой ноги и уж тогда поднялся во весь рост.

Посмотрел вверх, туда, где слились горная вершина и голубое небо.

«Гиндукуш — ты дьявол! И хотя на мне синяков что слив на дереве, я не сержусь: сейчас ты помог мне, я ушёл от английских агентов».

В маленьком селении лошадей не оказалось. Пришлось купить ишака. Потом снова брал лошадей. Наконец вот и Кабул, советское посольство. Чтобы добраться сюда, Баратов сменил два десятка лошадей.

Путь из Москвы в Кабул был проделан за тринадцать с половиной суток. Срок по тому времени невероятно короткий.

Сдав пакет, Баратов присел на стул и уснул. Его перенесли на кровать.

Когда Аршак проснулся, он с удивлением узнал, что спал целые сутки.

— Ну и бездельник!

Спустил, кряхтя, ноги с кровати, хотел встать и тут же упал. Попробовал снова встать — тот же результат. Онемевшие ноги не слушались, не держали. Целую неделю он не мог ни ходить, ни стоять. Обретя прежнюю устойчивость в ногах, он направился к послу. Протянул лист бумаги: «Заявление на Баратова. Семь дней я валялся на кровати, как бай. Семь дней бездельничал, это недостойно дипкурьера и комсомольца. Прикажи не выплачивать мне деньги за эти пустые дни. Дипкурьер А. Баратов».

Посол прочёл заявление, взял из папки какую-то бумагу.

— Садись, Аршак. Это телеграмма из Москвы, касается тебя. Слушай.

Посол прочёл:

— «За самоотверженное выполнение важного и срочного задания дипкурьеру Аршаку Христофоровичу Баратову объявляется благодарность, он премируется золотыми именными часами».

Телеграмма была подписана наркомом.

… После очередного рейса из Кабула в Москву Аршаку сообщают: «Тебя требует Чичерин». Аршак улыбнулся: «Ни в чём не провинился — ругать не за что; подвига не совершил — награждать не за что».

Георгий Васильевич пожал руку Аршака, усадил его в кресло.

— Расскажите-ка о себе подробно.

Слушая, Чичерин ходил по кабинету.

Когда Аршак закончил, Чичерин сказал:

— Хочу послать вас на учёбу в Институт востоковедения.

— В институт? Так ведь у меня нет даже среднего образования!

— Не беда.

Чичерин позвонил в институт, попросил, чтобы специалисты проверили Аршака. На это ушло два дня. Затем Баратову дали подписанное наркомом Чичериным направление на учёбу в Институт востоковедения. Аршак стал студентом.

После института — командировка на работу в кабульское посольство СССР. Теперь его спутником в далёкой и опасной дороге была жена Валентина. Вскоре новое назначение в Иран. Памятен и радостен тысяча девятьсот тридцатый — Баратова приняли сразу, без кандидатского стажа, в ряды Коммунистической партии.

Декабрь 1943 года. Дипкурьеры Георгий Костюченко и Николай Зайцев окольными путями, с пересадками, проделали длинный воздушный маршрут: Москва — Тегеран — Каир — Гибралтар — Лондон.

Неделя проведена в Лондоне. Теперь предстоит морской путь в Мурманск. Но прежде надо добраться до Глазго.

Поздно ночью отправился поезд Лондон — Глазго. В купе четверо: Георгий, Николай, наш дипломат и англичанка мисс Мэри из «Армии спасения». Её задача — сопровождать дипкурьеров в Глазго и посадить на английский крейсер. Мисс Мэри отлично знает русский язык. Она рассказывает о Тургеневе так, словно прожила бок о бок с ним десяток лет, цитирует Лермонтова и Достоевского, Толстого и Козьму Пруткова.

— Вы всё знаете! — удивился Николай.

Мисс Мэри была польщена и отвечала гётевскими словами:

— Я не всезнающа, но многое мне известно.

— Откуда вы знаете так хорошо русский язык, русскую литературу?

Англичанка помолчала, вздохнула, провела ладонью по лбу, словно что-то припоминая.

— Моя родина та же, что и ваша, — Россия. И зовут меня, если по-настоящему, не Мэри, а Мария, — она снова вздохнула. — Мария Александровна. Я родилась в Петрограде. Накануне первой мировой войны родители уехали в Лондон, взяв меня с собой. Мы уезжали надолго, но не навсегда. Это наша семейная, сложная история. Пребывание в Англии слишком затянулось. К сожалению. И хотя мы живём неплохо, лучше, чем другие эмигранты, нас всех тянет обратно, в родные края. Знакомые с детства места, наверное, сильно изменились, их не узнать теперь. Не так ли?

— Наверное, ведь Ленинград в блокаде, фашисты его обстреливают из орудий, бомбят. Как Лондон.

— Да, Петрограду так же трудно, как Лондону. — Она спохватилась: — Вы извините, он для меня остался Петроградом, как в детстве.

— Ленинграду много трудней, чем Лондону. Там умирают от голода.

— Понимаю… Я не до конца ответила на ваш вопрос о русском языке и литературе. Ну, языком, конечно, овладела ещё на родине, а всё остальное — это от матери: она преподавала литературу в гимназии, а здесь, в Лондоне, стала переводить русские книги на английский.

Мисс Мэри была рада побеседовать с русскими, всё время о чём-то спрашивала: о музеях, архитектурных памятниках, книгах.

— Отдохните хоть немного, — предложил ей дипломат.

Мисс Мэри устало смежила веки и задремала. Утром поезд прибыл в Глазго. Несмотря на бессонную ночь, мисс Мэри выглядела бодрой.

— Вы молодец, Мария Александровна, — сказал Георгий. — Всю ночь не сомкнули глаз, а сохранили свежесть, бодрость.

Женщина улыбнулась уголками губ.

— Привычка. С тех пор как нас непрерывно бомбят, мы научились бодрствовать по ночам.

На привокзальной площади их уже ждал автомобиль. Через четверть часа все были в порту. Густое, маслянистое море тяжело билось о пирс. Ветер срывал с гребешков волн пену. Пена пахла мазутом.

Мисс Мэри направилась к катеру, плясавшему на волнах. Окликнула какого-то офицера. Оттуда перекинули на пирс узенький деревянный мостик. Вдали, на рейде, виднелась серая трёхтрубная громадина крейсера. По мере приближения к нему крейсер всё увеличивался в размерах, а катер становился всё крошечней. Георгий подумал: «Любопытно, пустят ли на крейсер нашу покровительницу? Ведь по английским традициям женщина на военном корабле — плохая примета».

С крейсера спустили трап. Дипкурьеры поднялись наверх. Мария Александровна и наш дипломат возвратились в порт.

Офицер — помощник капитана мистер Джонсон — позвал матроса («Он будет вашим стюардом») и распорядился проводить дипкурьеров в отведённую им каюту. Матрос, лет двадцати, жестом руки пригласил: «Прошу». Железные трапы вели куда-то глубоко вниз. Потом узкий стальной коридор, отсеки, переборки, снова трап. Матрос шёл быстро, молча, не оглядываясь. Остановился возле двери, открыл её и по— русски: