Владимир Романовский - Петербургская баллада

Владимир Романовский

Петербургская баллада

рассказ в стихах

1.

Перо ржавело по причине Бездействия. Тянулась нить В тугую сеть сюжетных линий И русской девушке Сабине Мне захотелось посвятить Всем серенадам серенаду, Всем дефирамбам дефирамб. Я для эпической баллады Избрал четырехстопный ямб. В век власти канцелярских крыс Поэту свойственен каприз.

Был год поездок заграничных И анекдотов неприличных. Был год не добрый и не злой. Играя в жизнь сама с собой И в дочки-матери с народом, Держава задрожала вдруг И ощетинилась походом Восточных мальчиков на юг.

Ни москвичи, ни свердловчане На юг не ездили сперва, Но атрибутами Афгани Пестрела нищая Москва, И выход питерцев в берете Провинциалов удивлял Тем, что, казалось, каждый третий Кабул налетом штурмовал.

А в это время на Фонтанке, Где в детстве я бывал и сам, Где обладателя шарманки Дразнили дети добрых мам, А на деревьях мерзли почки, Росла напротив ателье Очаровательная дочка В очаровательной семье.

Отец-биолог грешным делом Любил англо-саксонский стиль В одежде. Важным был и смелым, Умел водить автомобиль, Но на работу и в горком Предпочитал ходить пешком.

Мать в юности утехи плоти Любила выше всяких сил. Чудак из ателье напротив По старой памяти ей шил То платье, то костюм, то блузку, Листал журналы мод французских, Знал модельеров имена. Дама замужняя, она Благоволила к самоучке. Бывал за три дня до получки Любовник бывший на мели, Подружка выручала разом, Но дело знал. Мог так ушить, Что трудно было отличить Неискушенным русским глазом Садовую [i] от Риволи. [ii]

Карьера мужа шла отлично, И из поездок заграничных Любил жене он привезти То плащ, то платье от Тати.[iii] Но, кроме брошек и колье, Ничто не нравилось Надежде, И одевал ее, как прежде, Кустарь-портной из ателье.

То Мопассана [iv], то Расина [v] Листала в подлиннике мать, И странным именем Сабина Решила отпрыска назвать. Отец позлился и остыл. Что спорить с бабами, решил.

Мне тесновато в ямбе этом. Мешает Пушкин. Поделом. Коль называешься поэтом, Изволь уметь. Что ж. Перейдем К любовной жизни героини. Ей двадцать лет. Она на мать Похожа. Золотая прядь Лоб древнегреческой богини Украсила. Глаза чисты, Голубизна - рассвет на юге. Величественны и просты Черты лица. Груди упруги. А поступь - лебедя полет. Что ни надень - ей все идет.

В семнадцать, в университете На иностранном факультете, Где каждый забавляться рад, Ей приглянулся гадкий мальчик, Да не понравилось. Скандальчик Был вскоре семьями замят.

Как ни хотелось бедной маме Дитя свое предостеречь, Была не в силах уберечь От артистических компаний Свою любимую Сабину. И ночью белой, ночью длинной Был мост Дворцовый разведенный, Нева, шампанское, простор, И теплый ветер. И влюбленный Лет сорока пяти лифтер Игравший звучно на гитаре Вдруг, в страстном, пламенном угаре Сабине посвятил стихи. Он не был ни большим поэтом, Ни музыкантом. Но! Тем летом Вдруг поскучнели мужики И занялись кто чем. Кто - домом, Кто, тупо, - бегом по утрам, Кто - мелким делом. Всем знакомым Вдруг статло не до томных дам. Цветы? Все бегают посменно. Стихи? Забыли как читать. ....Нельзя никак одновременно Его любить и презирать.

Ну что ж. Ведь он еще не старый, И счастье, что лифтер с гитарой, А не какой-нибудь амбал Что из Крестов вчера сбежал.

Гражданский брак. Таксомотора Рывок. Контора как контора, Но в Питере особый мир. Дворцов там больше, чем квартир. А зал и впрямь похож на бальный.

....Скандал был, точно, колоссальный. Отец в пылу грозил нанять Бандитов, чтобы враз убрать Охальника с лица земли, И - точка. Но потом, печальный, Просил прощения, и был Прощен, и даже подарил В момент души сентиментальный Молодоженам жигули.

Сабина быстро хорошела. Прожив с лифтером-чудаком Четыре года, поумнела. Но и любила, было дело. Но вот однажды вечерком Является она в жилище Что щедрый папа им снимал, И видит - просто пепелище! Разгром отчаянный, развал, И запах. На полу - осколки. Еще - обломки книжной полки, Еще - кошмар и пьяный бред. И дым дешевых сигарет.

Взглядом растерянно блуждая По полю битвы, как во сне Ищет она, сама не зная Что именно. И - то к стене Непроизвольно прислоняясь, То странно как-то улыбаясь, Прошла к кровати и стоит. Не плачет. Думает. Молчит.

И вдруг - нашла, неосторожно Присев в смятеньи на кровать Что при рассматриваньи можно, Но трудно, женщиной назвать. А та, радушно улыбаясь, Вдруг - объяснять. Как если бы Все - ничего. Но, не вдаваясь В подробности ее судьбы, Кои соперница хотела Все непременно изложить, Сабина кинулась от тела Немытого, и дверь открыть С трудом, но все же умудрилась, Плача по лестнице скатилась, И на знакомый с детства двор Ее привез таксомотор.

В тот год, прикрыв сердитой миной Трудноскрываемый восторг, Отец несчастную Сабину Свозил развеяться в Нью-Йорк. Ужасно радовалась мать. Сабине было двадцать пять.

2.

Был год Чернобыля. Салоны Везде для Лен и для Ирин, А в них - парижские фасоны Для эмигранток из Афин. Да. Легче море переплыть Чем нашу бабу убедить В том, что пестрей не значит краше. На Невском стало веселей. ....Героя повести моей Оригинально звали Сашей. Семнадцать лет. Блондин худой, Жил Саша с матерью седой На Лиговке, в футбол играл, И ремеслуху посещал.

Отец у Саши был угрюмый Электрик. С ночи до зари, Когда был трезвый, он у Думы Чинил на Невском фонари. Мать, медсестричка-санитарка, От поликлиники у парка Имела семдесят рублей И разноцветных лебедей Не отличала от валькирий.

Был год Чернобыля, и в мире Было спокойно, тихо так. Кто-то выгуливал собак, Кто сам с собою забавлялся, Кто культуризмом увлекался.

Был полдень. Городские прицы Привычно гадили в саду. Под бронзовой императрицей Переживающий нужду И невозможность в этот вечер Свести Ирину в ресторан, Герой курил и слушал речи Двух фешенебельных путан Куривших возбужденно рядом И привлекавших двух простых Но мрачных дядек, в перерыв Полуденным гулявших садом. Наш Саша слишком молод был, И тонкостей не уловил.

Ведь чтобы ни было, путаны Не обсуждают Монферана, А просто дядьки в тридцать лет В носке не носят пистолет.

Но - подошли, заговорили, И стали тупо приставать. Путаны молча уходили От разговоров. Те - опять То вдруг за талию берут, То руку на плечо кладут.

Девицы в панике пытались Бежать, да не могли. Кругом Гуляющие улыбались, Смотрели в сторону, стеснялись, И размышляли о своем. Ужасно Сашу разозлил Их мерзкий вид. Обидой кровной Звучали голоса, и рыл Тупых трусливый полк застыл Когда, оскалясь, Саша взвыл И пристававших удивил Вмешательством немногословным Но действенным. Не ожидали Спасения со стороны Девицы. Дружно завизжали И мелкой рысью побежали, А мира темного сыны Остались с Сашей разобраться. Герой мой яростно хрипел, Но скоро сник и присмирел. Не стало сил сопротивляться.