Марк Олшейкер - Охотники за умами. ФБР против серийных убийц

Обвинение не рассчитывало, что Уильямс будет давать показания, но я полагал, что это весьма вероятно. Судя по тому, как он убивал, и по его публичным заявлениям, Уильямс был достаточно самонадеян и заносчив, чтобы возомнить, что сможет управлять судом, как управлял общественностью, прессой, полицией. На закрытой встрече сторон в кабинете судьи Кларенса Купера адвокат Эл Биндер заявил, что в пользу защиты готовился давать показания знаменитый судебный психолог из Финикса Майкл Брэд Бейлис. Он собирался утверждать, что Уильямс не соответствовал разработанному ФБР психологическому портрету преступника и был не способен на убийство. Доктор Бейлис уже провел три независимых осмотра подсудимого.

— Прекрасно, — отозвался Гордон Миллер. — У вас он, а у нас контрдоказательства того самого агента ФБР, который предсказал абсолютно все в этом деле.

— Вот уж с кем чертовски не хочется встречаться, — воскликнул Биндер, а Миллер заметил, что большую часть заседаний я просидел за столом обвинения.

Но мне все же довелось встретиться с той и другой стороной. Мы пользовались комнатой присяжных. Я объяснил защите, кто я такой, и предупредил: если противоположную сторону не устраивает, что я служу в ФБР и не являюсь профессиональным врачом, будет привлечен сотрудничавший со мной психиатр, например Парк Диц, но я уверен, что он засвидетельствует то же самое.

Кажется, мои слова подействовали на Биндера и его помощников. Они явно оттаяли, обращались ко мне уважительно, а Биндер даже рассказал, что его сын тоже хочет стать агентом ФБР. В конце концов Бейлис так и не выступил на суде. Через неделю после окончания процесса он признался репортерам из «Атланта джорнал» и «Атланта конститьюшн», что считал характер Уильямса неустойчивым, а его самого эмоционально способным на убийство. Что мотивом преступлений послужила его болезненная потребность повелевать. Бейлис отметил, что Уильямс требовал от него либо изменить показания и не упоминать о кое-каких вещах, либо отказаться от выступления вообще. По его словам, наибольшую трудность для защиты представляло постоянное стремление Уильямса всем руководить самому.

Все это крайне меня интересовало, потому что в мельчайших деталях соответствовало подготовленному Роем Хейзелвудом и мной прогнозу. Но во время процесса произошло еще одно знаменательное событие. Как большинство иногородних участников заседаний, я остановился в «Мэрриотте», неподалеку от здания суда. Как-то вечером я ужинал в столовой один, и в этот момент ко мне подошел чернокожий человек лет сорока пяти, внушительной наружности и представился доктором Брэдом Бейлисом. Я сказал что знаю и о нем, и о том, с какой целью он приехал сюда. Тогда он попросил разрешения присесть за мой столик. Я предположил, что будет неудобно, если перед завтрашним его выступлением в пользу защиты нас сегодня увидят вместе. Но он ответил, что это его мало волнует, устроился на стуле и спросил, что я о нем знаю. Оказалось, не так уж и мало. Я прочитал одну из своих мини-лекций по криминальной психологии и предупредил Бейлиса, что он может попасть в неловкое положение, если будет свидетельствовать так, как того хочет защита. Уходя, он пожал мне руку и сказал, что не отказался бы прослушать курс у нас в Квонтико. Я шутливо ему подмигнул и ответил, что все будет зависеть от того, как он выступит.

На следующий день — подумайте только! — доктора Бейлиса в суде не было: не давая свидетельских показаний, он вернулся к себе в Аризону. Биндер ворчал «о влиянии обвинения, которое запугало их эксперта». Я вовсе не собирался этого делать, но если шанс представился, глупо было его упускать. На самом же деле, я думаю, произошло вот что: доктор Бейлис был порядочным человеком и не считал для себя возможным откровенно высказывать свое мнение, как и не мог позволить ни одной стороне себя просто использовать. Поддерживая обвинение, Хэл Дэдмен и Ларри Петерсон продемонстрировали, какую прекрасную работу они провели с волосами и волокнами, но материал по своей природе был слишком труден и неэффектен: в какую сторону закручивалось волокно у того ковра, а в какую — у этого. В конце концов эксперты установили связь между найденными на всех двенадцати жертвах волокнами и зеленым с фиолетовым покрывалом Уильямса, половину убитых связали с ковром в его гостиной, столько же с его «шевроле» и всех, кроме одного, с волосами немецкой овчарки подсудимого. Когда очередь дошла до защиты, пригласили симпатичного, обаятельного, похожего на Кеннеди канзасца, который, то и дело улыбаясь присяжным, старался разбить доводы Дэдмена. Собравшись обсудить итоги дня, представители обвинения посмеялись над ним, радуясь тому, насколько он выглядел неубедительным.

— А вы что думаете, Джон? — спросили меня.

Я постоянно наблюдал за присяжными и теперь ответил:

— Ребята, вы проигрываете дело.

Все были поражены, ибо чего-чего, а этого они услышать не ожидали.

— Можете считать, что он не был убедительным, — объяснил я, — но присяжные ему поверили.

Я знал предмет, о котором рассказывал Хэл Дэдмен, но и мне было трудно следить за его выступлением. Свидетели защиты были слишком примитивны, но зато их легче было понять.

Коллеги оказались достаточно любезны, чтобы не объявить мне, что я полное дерьмо, но как психолог я понял, что больше здесь не ко двору. У меня было полно незаконченных расследований, предстояло готовиться к процессу Мэри Фрэнсис Стоунер. Постоянные разъезды весьма осложняли и мою личную жизнь. К тому же у меня не оставалось времени для занятий, которые я считал необходимыми для себя. Из-за всего этого я испытывал постоянное напряжение. Поэтому позвонил Ларри Монро в Квонтико и объявил, что еду домой. Но стоило мне приземлиться в Национальном аэропорту и добраться до дому, как пришло сообщение, что обвинение передумало. Им стало казаться, что кое в чем я мог оказаться прав. И они хотели, чтобы я вернулся в Атланту и помог проанализировать заявления свидетелей защиты. И вот через два дня я вылетел обратно. На этот раз коллеги держались гораздо более открыто и охотно пользовались моими советами. Всех удивило, что Уэйн Уильямс решился давать показания, но я это предсказывал уже давно. Вопросы звучным, глубоким голосом задавал его адвокат Эл Биндер. Швыряя в зал фразы, он горбился и подавался вперед, очень напоминая акулу, отчего и получил прозвище Челюсти.

То и дело Биндер обращался к присяжным с одним и тем же вопросом:

— Посмотрите на него! Неужели он похож на серийного убийцу? Только взгляните! Встаньте, Уэйн, — он брал Уильямса за руку и демонстрировал ее присяжным. — Какая тонкая кисть! Разве в ней достаточно силы, чтобы убить? Задушить?