Николас Хеншелл - Миф абсолютизма. Перемены и преемственность в развитии западноевропейской монархии раннего Нового времени

1974. Tudor Government: the Points of Contact. I. The Parliament // Transactions of

the Royal Historical Society, xxiv; Gregg E. 1980. P. 403-404.

2 E h r m a n n J. 1 9 6 9. The Younger Pitt: The Years of Acclaim. Constable. P. 169-170.

ных кабинок, построенных по углам старинного готического зала». В заключение он добавляет, что глава могущественной империи обитает в худших условиях, чем главный магистрат в Гларуссе или Цуге в Швейцарии. Монарху требуется дворец достаточно вместительный, чтобы там разместились «те подразделения исполнительной власти, которые непосредственно связаны с короной, например Тайный Совет и государственные секретари. Последние в настоящее время ютятся в разных кварталах города, некоторые занятые ими помещения арендованы на неделю». 1А в это время в Париже суды заседали, окруженные великолепием неоклассического стиля. Отсутствие роскошного дворца считалось позором для страны и симптомом серьезных проблем. В английской столице не было ни красивых видов, ни общественных зданий в стиле барокко, ни героических конных статуй. Однако особенности национального стиля редко имеют серьезный конституционный подтекст. Французские правители считали, что на внешний блеск стоит тратить последнее су. Английские пенни предусмотрительно сохранялись на черный день. Георг III показал, что может сделать в Англии монарх, обладающий вкусом и воображением. Карлтон Хаус, павильон в Брайтоне, Букингемский дворец и Виндзорский замок воплощались с чертежных досок с быстротой, которая лишала парламент дара речи.

Французская монархия была персональной: реакция короля на слова и интриги определяла политический курс. Людовик XIV манипулировал политическими группировками как ему было угодно, поэтому его действия сравнивали с порывами ветра, то холодного, то жаркого. В таком случае Людовик XV больше походил на флюгер. Несмотря на его отчаянные попытки предотвратить перевес какой‑либо одной фракции, он не мог сравниться с искусными интриганами, использовавшими его стеснительность. Английские правители на придворное окружение реагировали столь же разнообразно. Генрих VII был самым самостоятельным монархом раннего Нового времени, Генрих VIII и Карл II, сами того не подозревая, позволяли политикам манипулировать собой, а Яков I и Георг II по разным причинам стали заложниками фракций.

Принимая политические решения, монархи должны были учитывать всю систему взаимоотношений, определявших придворную жизнь. 2Поэтому они неизбежно подвергались интенсивному давлению, которое выдерживали лишь немногие. Однако сопротивление нажиму до победного конца не было идеальным вариантом поведения для государя, так как в основе отношений патрона и его клиентов лежала способность находить взаимовыгодное решение. Тогда возникает вопрос о том, в какой степени учитыва-

Stuart J. 1771. Critical Observations on the Buildings of London. P. 32-38,51 -52. Elias N. 1987. The Court Society. Oxford University Press.

лось личное мнение монарха. Современники были проницательнее многих историков, когда приписывали непопулярные политические шаги «дурным советникам», а не государю. Это суждение, которое долгое время помогало оправдывать планы заговорщиков, теперь представляется вполне справедливым. Обычные для XVIII столетия жалобы на «деспотизм министров» свидетельствуют, что зависимость монарха от своих не всегда компетентных советчиков не была ни для кого секретом. То, что американцы обвиняли в совершенных короной несправедливостях министров Георга III, можно будет считать подтверждением того, что революция 1688 года окончательно отстранила короля от политики, — но только до тех пор, пока мы не обнаружим, что в 1536 году последователи «Благодатного паломничества» говорили то же самое о Генрихе VIII.

Любовницы и супруги королей также пользовались большим влиянием. Во Франции издавна были известны «царствования» фавориток — начиная с Дианы де Пуатье до мадам де Помпадур и мадам Дюбарри. При изучении английской придворной политики обнаруживаются сходные явления. Решающая роль Анны Болейн в разрыве с Римом в настоящее время очевидна: она подтолкнула к этому Генриха VIII с помощью настойчивого давления, сексуального шантажа и вовремя начавшейся беременности. 1Характеристика Якова II, данная Пеписом, очень точна: «им во всем руководила жена, и только с рыбой в своей тарелке он справлялся сам». Подобное влияние можно было наблюдать и после 1688 года. Герцогиня Кендал, любовница Георга I, и королева Каролина, супруга Георга II, сыграли важную роль в выдвижении Уолпола при дворе. Министрам приходилось постоянно контролировать короля, а герцогиня играла роль посредника, обсуждая с ними деликатные вопросы и предупреждая о возможной реакции монарха. 2

После того как в позднее Средневековье королевский двор стал центром патроната, придворные стали объектом пристального интереса современников. Некоторые из них, подобно Кастильоне, писали трактаты, учившие тому, как правильно вести себя при дворе; другие авторы осуждали придворных за двуличие, жадность и лицемерие. В раннее Новое время даже улыбка придворного могла стать важным моментом в государственном спектакле. Шекспир говорил, что придворный — это «губка, которая впитывает королевское одобрение, награды и власть». Многие из тех, кто осуждал придворных, сами были придворными, не добившимися на этом поприще успеха и не представлявшими опасности для остальных. Проклятия, изливаемые на двор Бурбонов XVIII столетия, отличались экспрессией, но отнюдь не оригинальностью.

ІУЄБ Е. Ш. 1986. Anne Boieyn . В аБіІ Віаскшеїі.2 ВеаШе Л М. 1967. Р. 247-248.

Вероятно, слово «деспот» в политическом словаре XVIII века встречается гораздо чаще, чем другие. Стоит обратить внимание на те случаи, когда этим словом называли монархов или их министров. В защиту ущемленных свобод зачастую ратовали те, на кого они не распространялись. Проявления деспотизма историки считают обычными чертами французской системы управления, но если речь заходит об Англии, ничего подобного они не замечают, хотя к тому есть все основания. Однако существующие данные наводят на мысль, что вокруг мнимого «деспотизма» в обеих странах производилось слишком много пустого шума. Обвинения звучали особенно громко тогда, когда власть министров казалась непоколебимой. Так происходило в правление Уолси, Бэкингема, Уолпола и Питта в Англии и Ришелье, Мазарини, Флери и Мопу во Франции. Волнение за судьбу свободы всегда было непродолжительным. Борьба вигов конца XVII столетия за сокращение вооруженных сил прекратилась, как только они пришли к власти. В 1787 году Бриенн назвал предложения Калонна деспотическими, а сам осуществил их в 1788 году. Историки признают, что оппозицию Бриенну составляли недовольные в парламенте, жаждавшие получить новые должности. Слово «деспотизм» употреблялось по отношению к соперникам: оно обозначало и людей, и применяемые ими методы. Войну самовластию объявляли те, кто был по тем или иным причинам недоволен королевской политикой. Гугеноты и англичане, встревоженные намерениями Людовика X V I, объявили деспотическими те особенности французской административной системы, которые они почему‑то не замечали в дни сотрудничества с ним. В то время как нападения австрийского императора, союзника англичан, на его венгерских подданных рассматривались ими как справедливые действия доброго правителя.