Владимир Гармаев - Журнал «Байкал» 2010–01

Вижу: свой дух, за собою ведущий,
тень, что веду за собою.
Между духом и тенью — Родину, маму.
Между Родиной, мамой —
весь мир
и сына.

Видел, как впрягшись в телегу воловью,
дед уходил за Небесную Гору.
Но он не вернулся.
Лишь телега вернулась одна.

Видел: отец за Небесной Горою
скрылся в той же воловьей упряжке.

Думал, проводит он деда телегу,
вернется домой.
Но его не видать.
Лишь телега вернулась одна...

Вот и сам иду за Небесную Гору,
за собой оставляя скрип тележных колес.
Знаю, кто взглядом метко провожает,
потому оглянуться назад я боюсь...

Боюсь ненароком распрячься.

Приникнув к твоей груди, пахнущей молоком, я плачу.
Душа истомилась, в тоске по тебе изнывая. Я плачу.
Со вздохом печальным кляня нашу участь, я плачу.
До звездочки первой на небе безлунном я плачу.
В твоем задыхаясь дыханье, то жарком, то холодном, я плачу.
И каясь в разлуке с тобою, неизбежной и скорой, я плачу.
И ты ночью тихой, любимая, плачешь. Я плачу.
Меняя свои изголовья, от слез уже мокрые, мы плачем.

А мир... — он привычен
к расставаньям и встречам людским.
С усмешкою смотрит на нас.
Но мы — беззаботны, беззлобны,
живем себе и живем.

Родные вершины мерцая плывут в дымке синей.
Но Вас не нашёл я на пастбище плачущих глаз.
О мама, молю — простите вы грешного сына:
Цветком луговым в вашей жизни я был же хоть раз.

А старость уж пала на косы нетающим снегом,
Поникла глава по сыну-бродяге в тоске.
Ах, что мне делать, когда вашей нежности млеко
Перебродило, как старый кумыс в бурдюке.

Хотел бы под звон колокольцев искать ваши груди,
Хотел бы однажды нагрянуть в Хэнтэйскую степь
И вновь ощутить на спине ремень сыромятный упругий,
Теплом Ваших губ на темени сердце согреть.

Ах, сколько я видел во снах, как стоите
У очага, помешивая вечный свой чай,
И слышал храп лошадиный сыновьим наитьем,
И к Вам возвращался, сквозь ветры сочась.

Когда так вздохнёте, что с сердца падает глыба,
Пойму, что и летом летит вместо бабочек снег.
Когда Вы кочуете по времени с ясной улыбкой,
То песен кукушки глупей в мироздании нет.

Душа не устанет по сыну томиться и плакать,
Но карма не даст ей до смерти самой отдохнуть.
Хоть я творю Вашим именем только лишь благо,
Мне остается о доле подобной вздохнуть.

С печалью познанья погружаюсь я в мутные воды,
Жизни и слёзы сдержать не могу.
Вернусь. Не однажды мы с мамою встретим восходы.
Вернусь. И однажды вновь стану цветком на лугу!

Бабушка у огня прядет шерсть,
Видно, хочет носки мне связать.
В солнечном свете, струящемся в тооно,
Мухи свой вечный танец танцуют...
И от жалости к бабушке, мухам
Мне становится зябко...

Женщина,
Покуда молода, прекрасна,
Полюбить успей поэта. —
Смотри, уйдёт и он,
Как и красота твоя.

Как жизнь идет моя —
тебе какое дело!
Одно я знаю: ты живешь
лишь ради смерти.

Когда в долинах чахнут травы, —
табуны спешат домой.
Когда зимой повеет небо, -
вспомнится мне мать.

Когда вернулись мать с отцом
с букетом для меня,
уже барахтался их сын
в силках страданий...

Когда уйду далёко-далёко,
Когда звездой одною станет больше,
И полная луна прольёт печаль на землю...
Когда роса вечерняя омоет твои ноги...
В тот час, в тот миг
Ты обо мне...

Кто бы ни скончался —
печалиться не надо.
Пусть хоть кто-то покинет
долину страданий...

Ты — единственная истина на свете,
смерть моя.
Приди, я заклинаю!
Как хотел бы я покинуть жизнь.
Жизнь...
Уйти водой сквозь пальцы.

Лишь одно постиг я,
смерть моя:
кроме жизни нет страданий в мире.
Унеси же, смерть,
смерть ясная моя,
смерть чистая что источник горный...

Ты меня настигнешь,
если убегу.
Молча обойдешь —
коль встречу я без страха.
Ты подобна камню, брошенному в воду.
Смерть моя,
не покидай меня!..