Григорий Василенко - Найти и обезвредить

На второй день прихода фашистов вышла в город. На заборах и стенах домов висели объявления о введении комендантского часа, улицы усиленно патрулировались. Очевидно, в городе стоял большой воинский гарнизон. Начались облавы, обыски у населения. Не миновала облава и Зиночку. Полицаи хватали всех молодых, регистрировали и направляли на работу. Ее определили на кухню в офицерской столовой. Приятного мало, но зато выдали пропуск, позволявший ей передвигаться по городу, не боясь патрулей. Работала она вместе с другой девушкой. Распоряжался на кухне пожилой толстый немец-повар. Он немного говорил по-русски и часто рассказывал о своей семье, о детях, порой вел откровенные беседы о действительном положении, дел на фронте. И когда Зиночка обращалась к нему с просьбой отпустить домой пораньше, он не препятствовал. Знал бы он, что каждая такая просьба была связана с очередным выходом в эфир!..

Через пятнадцать дней связник снова пришел со сведениями о дислокации войск гитлеровцев, перемещении их контрразведывательных органов, принес списки выявленных фашистских агентов.

Подпольный передатчик с позывными «Ева» на этот раз дважды выходил в эфир, так велик был объем передаваемой информации. Радистка видела за этими листками с цифрами громадный и рискованный труд десятков советских патриотов, мужчин и женщин, коммунистов и беспартийных, пожилых и юных. И стук морзянки сливался с биением ее сердца — живы, боремся, действуем!

Радиопитание стало истощаться, надо было достать запасные батареи из тайника, устроенного в перелеске. Она знала, что все выходы из города контролируются оккупантами, и поэтому приготовилась к встрече с ними. Уверенным шагом шла Зина к лесу.

— Стой! — раздалось из кустов, и два полицая с гитлеровцем приблизились к девушке. — Документы! — обратился к ней один из полицаев.

Зиночка достала свой пропуск. Солдат, прочтя, лениво махнул рукой: пропустить. Когда эти трое скрылись за поворотом дороги, радистка побежала, обрывая паутину, густо висевшую на деревьях и кустах. Отсчитала положенное расстояние от дерева-метки, отрыла тайник, две батареи выложила в сумку, прикрыла картофелем. Возвратилась домой благополучно, но, когда начала очередной сеанс связи, ахнула — рация работала только на прием: «Сели батареи в земле. Кто же теперь передаст шифровки, кроме меня? Кто?.. Некому. Группа осталась без связи».

А тут еще одна напасть.

— Зиночка, собирайся! Окаянные приказали убираться из дома. Пошли к Семиным, они обещали принять, — грустно сообщила расстроенная вконец Людмила Павловна.

Вещи перенесли к старикам-соседям, рацию Зина спрятала под койкой, на которой втроем и спали — она, Людмила Павловна и хозяйская дочь Катя. Эту квартиру Заболотский порекомендовал как резервную.

Однажды в дверь кто-то постучал требовательно и тревожно.

— Войдите, — ответила Зина еле слышно.

— Ты чем-то взволнована? — с порога спросил Петров. А Зиночка не знала, как и благодарить его: за то, что пришел, что поможет, да просто за то, что он живой.

Город был запружен беженцами, отступающими частями, и никто не обратил внимания на женщину в синем берете, спешившую по улице с чемоданом в руке следом за пожилым мужчиной. Офицеры комендатуры признали бы в нем своего служащего, инвалида без левой руки. Они пользовались его услугами в качестве переводчика, и тот всегда почтительно выполнял приказы своих хозяев.

Шаги затихли. Зиночка остановилась перед домом, в который вошел связной. Из-за дверей вынырнула девчушка лет десяти, пригласила войти.

— Здравствуйте, — поздоровалась она с хозяевами третьего своего убежища, русскими патриотами, которые принимали ее, рискуя своей жизнью.

— Входи, дочка, не стесняйся, будь как дома, — пригласил ее в горницу высокий старик с окладистой бородой и хитроватым прищуром выцветших глаз. Согнувшись в проеме двери, пропустил ее вперед. — А вот твоя комната. Окна выходят на огород. Устраивайся пока, а мы пойдем посмотрим, что к чему там.

В этом доме удобно было развернуть рацию, здесь же, в одной из комнат с земляным полом, были спрятаны батареи питания — последний комплект.

Квартиру эту загодя подготовил Заболотский — на черный день. Выбор оказался удачным. Вскоре в эфир пошли донесения разведчиков группы «Перевал».

Однажды вновь появился связной.

— Зиночка, гитлеровцы уходят. В комендатуре суетятся, срочно отправляют документацию. Я уезжаю вместе с ними, — сообщил связной подчеркнуто бесстрастным тоном.

— А как же я? — вырвалось у нее.

— У твоей рации практически кончилось питание, поэтому Заболотский приказывает оставаться здесь. Когда наши придут, сама знаешь, к кому обратиться. Успеха тебе, дочка, — закончил связник и, обняв ее, по-отечески поцеловал в русые волосы…

Дорогих краснозвездных освободителей встречал весь город. Не сразу удалось Зине связаться с чекистами. Только через четыре дня зашел к ней незнакомый офицер и передал указание Заболотского: оставаться на освобожденной территории. Но не закончились на этом боевые будни радистки. Она участвовала в ликвидации бандитских формирований на Северном Кавказе, оставленных гитлеровцами, выполняла другие специальные задания.

Вечером 25 октября 1942 года старощербиновское питейное заведение, громко именуемое рестораном, сверкало огнями. У входа, словно соперничая с электрическим светом, красовался начальник районной полиции Григорий Плоский. Сияла белизной парадная черкеска, фальшивым серебром поблескивали побрякушки. Стыла на жирной физиономии угодливая улыбка.

— Будьте так ласковы, господа! Заходьте! Заходьте! — распевно, медово выводил Плоский.

На шаг впереди гнул спину районный атаман Дахно. Вдвоем с начальником полиции они встречали высоких гостей — чинов из немецкой комендатуры.

На самом деле «гости»-то и были хозяевами. Но на этот раз они позволили своим холуям поиграть в самостийность. К тому времени фашисты уже вывезли из Щербиновского района в фатерланд сотни пудов пшеницы, более тысячи голов крупного рогатого скота и около четырех тысяч гусей, кур, уток. Чтобы подогреть рвение своих помощников, гитлеровцы намекнули им, что, мол, неплохо бы отпраздновать «успехи». А те, конечно, рады стараться. Вот почему рассиялась огнями станичная ресторация, вот почему на ее крыльце расшаркивались перед фашистским комендантом и его свитой представители местной «знати».

До глубокой ночи веселились гитлеровцы со своими прихлебателями. Атаманы косноязычно восхваляли немецкий «новый порядок» да предавали анафеме большевиков. Напыщенные офицеры воспринимали эти дурно пахнущие речи как глас благодарного русского народа.