Тамара Заверткина - Мои Турки

Так было и на этот разЖ

— Ну, вот я и истопила печку, — сказала она вслух себе ли, ребенку ли, лежавшему в люльке с соской-пустышкой во рту, — теперь пойду воды принесу, да корове сена дам.

Лида смирнехонько лежала в люльке. Вскоре в дом вошла соседка Лиза Рыбникова, оглянулась кругом и сказала себе:

— Как ветром всех сдуло, весь дом пустой. Куда же Наташа-то подевалась?

И вдруг в пустом доме раздался чистенький голосок:

— Она пошла за водой, и потом корове сена даст.

Лизавету охватил озноб. Не младенец же заговорил? Отодвинула полог люльки. Там лежала крохотная, как кукла, девочка с большими, в половину лица, глазами. Лиза только головой покачала: никогда не видела, чтоб разговаривали, да еще и разумно, чуть ли не новорожденные.

Детишки подрастали. Вон уже и Колька стал совсем большой. Дружит с Пашкой Грачевым и Мишкой Рыбниковым, вместе лазят по садам. Мишка, правда, чуть моложе Кольки, и хитрый Колька порою доводит младшего друга до слез:

— Смотри, Мишенька, что я около вашего дома нашел! И показывает ему туго зажатый кулак.

— Вот здесь в кулаке. Было твое — стало мое, потому что ты, растяпа, потерял, а я нашел. Теперь не отдам.

Заливается Мишка слезами:

— Отдай! Ведь мое было.

Разожмет Колька свой кулачок, а в нем ничего и нет.

Дразнил и своих сестренок и брата.

Купит Наташа конфет, и чтоб детям было не обидно, разделит всем поровну. Залезут все ребятишки на печку, и начнет Колька рассказывать им интересные сказки. Оборвет сказку на самом интересном месте.

— А дальше что было? — Спрашивают младшие.

— А дальше не скажу, если не дадите мне все по конфетке. Малыши отдают.

И дразнит до тех пор, пока у малышей не остается уже конфет совсем, а кое у кого капают слезы: жаль конфет, и сказку дослушать хочется.

— Ну, сорванцы, а теперь получайте свои конфеты обратно. И все возвратит улыбающимся детям.

Катя продолжала учиться. Ходил в школу и Николай. Но Катя чаще и чаще стала задумываться: правильно ли она делает, что занимается в основном учебой, а на помощь дому времени остается мало, в то время как у матери трое совсем еще маленьких детей. А тут еще гармошки со всех зарянок не дают сосредоточиться над задачкой. Вон уже и ее любимые подружки Ксенька с Ленкой начинают бегать на зарянки.

— Какая разница, что изменится, если проучусь я годом больше или годом меньше?

И Катя не закончила семилетку. В ее воспоминаниях, да и при разговоре со знакомыми она упоминала о том, что закончила шесть классов. А мне с детских лет помнится, что школу, как она говорила раньше, мама оставила в пятом классе. Но с приходом советской власти, когда ликвидировалась неграмотность, она стала стесняться своего начального образования и в анкетах при поступлении на работу стала писать образование «неполное среднее». И как же ей страшно, должно быть, было в военные годы принимать районную сберкассу, куда входили и Турки, и все деревни, колхозы и совхозы! Почти неграмотная, она взваливала на себя такую ответственную ношу, тем более в суровое время. Дай Бог, если я что-то путаю, и дай Бог, чтоб у нее были хоть те шесть классов, о которых она писала в анкетах.

Бросив школу, Катюша с головой ушла в домашние дела, с которыми матери, действительно, было справляться трудно. Она стирала, нянчила, убирала в доме, помогала в огороде и в поле. Зато вечером, конечно, зарянка! Сколько взоров устремлялось на молодую стройную девушку, с кем мало кто мог сравниться в плясках и песнях. Эти веселые годы юности Катя называла лучшими годами всей своей жизни. Вот кто унаследовал Марьину стать, стройность, нежную привлекательность и талант той же прабабки Марьи в плясках и песнях. Может быть, это все и погубило в будущем Катино счастье: через несколько лет ее руки стал добиваться гроза всех парней с этой улицы, отчаянный драчун и подвыпивший буян Петька Микиткин. Но это потом. А пока Катя была счастлива, весела, жизнерадостна.

И снова ночной пожар. Рядом с Куделькиными жила немолодая Елизавета Фатеевна Черышкина со своими двумя дочерьми, сыном и мужем. Рассказывают, что в молодости она была веселая, шутница, любительница почудить. Завернется, например, ночью в белую простыню, а вторую накинет на грабли, поднимет над собой и идет по переулку этаким высоченным белым привидением в темноте навстречу какой-нибудь парочке. Несчастные бросались наутек. Придумывала и другое: соорудит на ноги подобие копыт из кожи и придет к молодежи на зарянку. Как бы невзначай приподнимет чуть подол юбки. Какая уж тут зарянка, если у тетки Лизаветы копыта вместо ног!

Потом она овдовела, присмирела, но в народе до старости ее считали колдуньей. Сын ее уехал в город, приезжал только в отпуск. Она осталась с дочерьми, такими же рослыми, как мать, остроумными, веселыми.

Дружбы одной из ее дочек добивался некий Гузенов, парень с соседней улицы, собой невзрачный, низкорослый и, как говорили, корявый. Девушка, разумеется, и смотреть на Гузенова не хотела. В отместку он поджег сарай с сеном, где сестры ночевали на сеновале. Загорелся сарай, за ним дом. Огонь перекинулся и на соломенную крышу Осиных.

И снова все лето в строительстве. Снова такой же саманный дом. Помогали уже подросшие Катя и Николай. К зиме все было готово.

В этот период Домом культуры стали руководить родственники Куделькиных, приехавшие из города. Старшие дети бывали на репетициях, а Катя не пропускала ни одного спектакля. Возможно, их внутренние данные, а также участие в работе клуба положили начало их большой любви к искусству, драматургии, сцене.

Дом у Осиных всегда звенел от смеха, песен. Всегда в этот дом собирались то подруги Кати, то товарищи Коли и Сережи. Они устраивали домашние вечера, разучивали новые песни, танцы. Сияют глаза Наташи:

— Смотри, отец, и Маруська-то им подтягивает. Слух и голосок у нее будет не хуже, чем у Катьки.

Улыбается отец:

— Голос у Маруськи, правда, как колокольчик. Но у Катьки другое, у Катерины талант: диапазон шире и вторить может любую песню без репетиции. Это ж дар небесный.

Материально семья заметно стала тоже жить лучше. Кто бы подумал, что с приходом советской власти так наладится жизнь! Давно и про лучины забыли. И у многих керосиновые лампы не простые, а лампы-молнии. Колбасная мастерская Петра в артель «Прогресс» вошла. Ему за добросовестный труд положили хорошее жалование, называют с уважением Петром Константиновичем. И глухонемой перевелся на работу на государственный маслозавод и тоже зарабатывает прилично. Его и не узнать: купил новый костюм, полуботинки, шляпу, трость. А всю получку по-прежнему, как правило, отдавал Наташе.

Семья с приходом новой власти постепенно стала забывать, как прежде не снимали лаптей.