Юрий Корнилов - Горячее сердце

Первая военная зима обрушилась вьюжными снегопадами. Снегоочистители уходили на перегоны не по одному разу в сутки, кое-как справлялись с заносами, особенно на хребте. В выемках они едва пробивались при двойной тяге.

На сортировочной станции со множеством путей, забитых вагонами, снегоборьба принимала характер сражения, в котором круглосуточно участвовали тысячи людей: служащие всех железнодорожных учреждений, домохозяйки, школьники. Нужно было не только очистить пути и обиходить сотни стрелочных переводов, но и вывезти снег. Платформы со снегом освобождали на ближайших перегонах. И хоть выталкивали их со станции недалеко, всего на два-три километра, но их было так много, что общее движение неизбежно задерживалось. Замедлялось и формирование поездов, потому что снежные составы занимали пути, которых и так-то не хватало.

В декабре, как раз в самое напряженное время, Федора Григорьева ночью вызвали в областное управление в связи с чрезвычайным происшествием.

Примерно полтора месяца назад из Соединенных Штатов Америки через Владивосток по железной дороге был отправлен на один оборонный объект Прикамья шестнадцатитонный пресс-молот. С его монтажом и пуском в работу связывалось значительное увеличение выпуска танков для фронта. Весь комплект частей и механизмов агрегата, погруженный на нескольких платформах, прибыл на место назначения, но вал к молоту на двух платформах в сплотке бесследно исчез. Документы на него завод получил вместе со всей документацией, а вала не было. Самое удивительное было то, что в документах даже указывались номера платформ, на которых вал отбыл из Владивостока.

— На всех крупных станциях от Приморья до Свердловска, где поезд с американским оборудованием имея остановки, платформы с валом не обнаружено. Свердловск-Сортировочный — последний пункт, где вал мог быть потерян, — заканчивал разговор Славин. — На поиск вала должен быть мобилизован весь аппарат станции, контроль за выполнением этой задачи возлагается на вас. В вашем распоряжении сутки.

— Я понимаю всю важность задания, Павел Иванович, — ответил Федор и, набравшись решимости, сказал: — Но боюсь, что за столь короткий срок задача невыполнима.

— Невыполнимых задач нет, — отрезал Славин.

— Я говорю о времени.

— У вас в распоряжении двадцать четыре часа, товарищ Григорьев, — повторил Славин. — И несколько минут вы уже потратили впустую.

Федор вышел из управления оглушенный. Ночь хлестнула ему в лицо резким ветром с колкой снежной крупой. Он машинально взглянул на часы. Было начало третьего.

В три часа добрался до Сортировки. Позвонил Николаю Семеновичу Иванченко — тот опять коротал ночь в своем кабинете. Встретились, Федор вкратце пересказал разговор в управлении.

— Давайте думать вместе, — закончил невесело.

— Скопившиеся вагоны месяц проверять… За сутки нам ничего не сделать, если мы на это дело бросим даже роту солдат, — обреченно оценил он задачу. — Пойдем-ка…

Минут через десять он привел Федора в небольшую конторку неподалеку от станционного здания, в которой у телефона дремала пожилая женщина.

— Где у нас натурки хранятся? — спросил Иванченко. — Заглянуть надо.

— А там, в кладовой, — махнула она, показывая за спину. — Вот ключ.

Иванченко взял ключ и молча пошел из кабинета. Федор, плохо понимая его намерение, направился следом. В большой нетопленой комнате, в которой они оказались, лежали мешки, занимая большую часть места, уложенные в ряды почти до потолка.

— Вот в этих мешках, — показал на огромный штабель Иванченко, — лежат бумажки, мы называем их натурками: это все вагоны, которые прошли через нашу Сортировку.

— Сколько же их тут? — спросил Федор, подавленный видом этой горы.

— Не знаю… За месяц, наверное, и будет в аккурат. Остальные, постарее, в сарае. А сколько тут, можешь прикинуть, если сумеешь. Начнем с того, что мы пропускаем в сутки не меньше ста двадцати воинских поездов, не считая остальных. Раз, — он загнул палец. — Если сейчас, вот в эту самую минуту, на станции находится одновременно порядка пяти тысяч вагонов, то прикиньте, сколько их могло пройти за месяц. Два. Вот и подумайте, как нам разгребаться в этом хозяйстве?! Вагоны-то только по натуркам и можно найти: когда прошли и куда.

— Все равно — надо, — сказал Федор, не представляя, с чего начинать такую работу. — Надо. Если груз не найдем — нам головы оторвут.

— Пойду командовать… — вздохнул Иванченко. — Шевелиться все равно надо.

За два часа Николай Семенович непонятно каким образом сумел собрать и усадить за работу тридцать шесть человек, разместив их по нескольким помещениям.

— Всё, — доложил он Федору. — Больше ни души не добавить. Нет людей больше.

Федор уселся за проверку бумаг вместе со всеми. Утром усадил за работу и появившегося Колмакова. Все работали с мрачным упорством. Федор время от времени заходил поглядеть на штабель мешков, который, казалось, совсем не убывал и чувствовал, как им начинает овладевать черная безысходная тоска. Номера вагонов, указанные в натурках, слились в бесконечную цифровую нить, которая липкой паутиной обволакивала мозги. В глазах до боли рябило. Вся эта затея с проверкой казалась все более сомнительной, наконец стала угнетать безнадежностью.

За двадцать часов бдения над бумагами проверенной оказалась только третья часть вагонов.

Позвонил Славин.

— Как дела?

— Пока платформы не найдены, — ответил Федор. — Все, кого было возможно освободить от другой работы, заняты поисками.

— Меня интересует, сколько времени вам нужно еще?

— Проверена только треть документов.

— Так не пойдет. Думайте. Для чего у вас голова?

Федор промолчал.

Через два часа Славин позвонил снова:

— Федор Тихонович, — неказенно начал он, голос его был усталым. — Со мной только что разговаривал заместитель начальника Главного транспортного управления НКВД СССР. Он просил ускорить розыск вала. Вы сами можете доложить об исполнении приказа в приемную наркома. Запишите телефон… Там ждут нашего доклада в любое время. Надеюсь, вы понимаете всю серьезность сложившейся ситуации?

Федор не смог ответить сразу. Славин не стал ждать его ответа и положил трубку.

Федор чувствовал себя раздавленным.

Появился Иванченко. Федор видел, что и тот чувствовал себя не лучше, чем он.

— Федор Тихонович, — позвал Николай Семенович, — послушай, надо ведь как-то вылезать из петли-то. Давай попробуем с другого конца… — не совсем понятно предложил он.

Они зашли в его кабинет. Николай Семенович стал объяснять свой план:

— Бумажки эти задержат нас еще суток на двое, не меньше. Вот я и предлагаю рискнуть: половину людей с натурок снять, организовать из них пять поисковых групп — направить на станцию, пусть проверяют вагоны на всех путях, на всех тупиках, везде, где они могут оказаться. Одну из групп усадим за телефоны, пусть трясут соседние станции, где есть тупики, которые мы используем. Я полагаю, что проверить две-три тысячи платформ легче, чем перебирать еще сто тысяч бумажек. Номера платформ у нас есть. Крытые вагоны тоже смотреть не надо. А в бумажках мы увязнем окончательно.