Юрий Корнилов - Горячее сердце

Не хотелось огорчать ее, говорить о неожиданном — в который уже раз — отъезде. Тяжело было смотреть на вдруг изменившееся, только что светившееся бездумным счастьем и сразу поскучневшее, а затем и раздраженное, капризно нахмурившееся личико.

Положение осложнялось тем, что последний день командировки приходился как раз на день рождения Лены, и невозможно было объяснить, почему именно так получилось. И вообще — почему именно его, а не кого-нибудь другого послали в Увальск? Ведь Леонид совсем недавно — по представлениям Лены — вернулся из этого самого Увальска. Поэтому сам собою возник вопрос: а не ждет ли его там «кто-нибудь другой»? Вернее, «другая». И они чуть было не поссорились, потому что, кроме голословных заверений, никаких доказательств своей верности Лене он представить не мог.

К счастью, в характере Лены есть одна замечательная черта: она не умеет долго сердиться. Вскипит, как вода на примусе, наговорит тебе самых немыслимых вещей и мгновенно успокоится. И вчера тоже все кончилось распрекрасно: Лене первой пришла мысль, что именины можно перенести с четвертого дня пятидневки на пятый. Так даже лучше, удобнее — перед выходным днем.

И вот когда все так славно устроилось, Лена сразу позабыла и про «кого-нибудь другого» в Увальске. Се милое личико опять засветилось бездумным счастьем, и весь остаток их вчерашнего свидания прошел в почти непрерывных вопросах-ответах: «Ты меня любишь?» — «Очень!» — «И я тебя тоже очень-очень-очень!..»

Нынче Лена перешла на последний курс медицинского института, и они уже решили, что поженятся зимой или в крайнем случае весной. Но все это пока одни только слова. Ее отец — известный в городе детский врач, живут они в собственном каменном доме, просторном и удобном. — Ленка, ее родители и домработница. Вот тут-то и вся закавыка: у Леонида своей жилплощади нет, койка да тумбочка в общежитии, а и была бы комната в коммунальной квартире — это ровным счетом ничего бы не изменило, поскольку Лена считает, что в родительском доме хватит места и им с Леонидом, и их будущим детям. Так-то оно так, но Леонид не хочет жить в доме, где распоряжается Ленкина мамаша.

Ох, эта мамаша!.. Таисья Ивановна. Всякий раз при появлении в доме Леонида ее румяное от кухонного жара лицо принимает строго-снисходительное выражение, слегка подслащенное натянутой улыбочкой. В ее синих холодных глазах Леонид неизменно читает откровенное нежелание принимать его всерьез за жениха своей дочери.

И как только подумалось ему о Таисье Ивановне, захотелось тут же переключить мысли на что-нибудь другое. Некоторое время он смотрел на мелькающие за окном каменистые откосы, медленно проплывающие навстречу лесистые увалы, долины извилистых речек, по берегам которых лепились небольшие серенькие деревеньки, и думал о том, как славно было бы провести в одной из таких деревенек хотя бы недельки две, попить парного молока, поесть румяных, прямо из печи, пирожков с капустой и уж непременно поездить верхом… Без седла, как бывало в детстве…

Словно устыдившись этих своих несбыточных мечтаний, он прикрыл глаза ладонью и сосредоточился на предстоящих завтра делах.

Они с Белобородовым наметили такой план. Леонид прибывает на Увальский завод якобы только затем, чтобы проверить поступившие в ОГПУ сигналы трудящихся об участившихся в электроцехе авариях. А с Белобородовым они будут встречаться лишь по вечерам, и притом не на территории завода.

Находясь на заводе, Леонид не должен предпринимать никаких самостоятельных действий. Каждый свой шаг он обязан согласовывать с начальником. Так они договорились. Например, весь завтрашний день Леонид будет заниматься исключительно электроцехом — делами, которые к Макарову не имеют прямого отношения.

Хотя, впрочем, кто знает: в работе чекиста бывают самые неожиданные ситуации — эту истину Леонид успел твердо усвоить…

Гражданочка напротив, через столик от него, оказалась особой на редкость беспокойной. Мало того, что поставила — с помощью двоих провожающих — огромную плетеную корзину к самым ногам Леонида и верхнее ребро корзины больно стукалось о его колени, так еще, чуть он пошевелится, начинает причитать:

— Поосторожней, молодой человек! Там все бьющееся, хрупкое.

Колени затекли уже через пару часов такой езды. И не двинься! Что там у нее, в корзине, — саксонский фарфор? Чуть было не спросил, вовремя удержался, а то слово за слово, и пойдет пустой дорожный разговор: по глазам гражданочки видно, что уж очень хочется ей поговорить, да не с кем. Интеллигентная старушка по правую сторону от Леонида дремлет, приклонив головку к его плечу, а рядом с гражданочкой две молоденькие татарки в новых лапотках и низко на глаза повязанных цветастых платочках без умолку тарабарят на своем языке.

И все же случилось то, чего он так опасался.

— Молодой человек, могу я вас попросить о маленьком одолжении? — И, не дожидаясь согласия, гражданочка пустилась в объяснения: — Понимаете, когда я вчера уезжала из дому, мой муж неважно себя чувствовал, боюсь, как бы совсем не разболелся, и если он меня не встретит на вокзале, то… — гражданочка бросила выразительный взгляд на корзину. — Не бойтесь, она не тяжелая, но нести ее нужно очень осторожно. Мне бы только до извозчика, а там уж как-нибудь… — подумала-подумала и снова заговорила: — Вы случайно не в гостиницу? Тогда бы нам по пути и извозчику вам не пришлось бы платить, — в кокетливо-заискивающей улыбке она показала Леониду черноватые зубки-пенечки, но тут же, спохватившись, прикрыла их губами.

— Нет, я не в гостиницу, — огорчил ее Леонид, но помочь пообещал.

— Вы к родственникам или?.. — решила продолжить гражданочка.

— Ненадолго, — поторопился ответить Леонид и отвернулся к окну.

— Понимаю: заинтересовались нашим городом, решили посмотреть, как тут и что. Угадала? К нам теперь много народу едет.

Леонид не стал возражать. Ему уже давно хотелось размять ноги, а заодно пройтись в конец вагона. Раз уж они познакомились, то почему бы не попросить гражданочку покараулить место?

— Конечно, конечно! — тотчас согласилась она. — Только, ради бога, не побейте…

— Уж как-нибудь постараюсь не побить ваш саксонский фарфор! — пошутил Леонид, с трудом выбирая место, куда можно было ступить.

— Ой, насмешили! — хохотнула гражданочка. — Саксонский фарфор!

— My, китайский!

— Да простое химическое стекло: колбы, реторты, мензурки!

Хорошо бы удрать от нее в другой вагон, подумал Леонид, выйдя из туалета. Ведь эта словоохотливая гражданочка не даст ему р а б о т а т ь. В конце концов, перед самым Увальском можно будет вернуться и помочь вытащить корзину. Пожалуй, так он и сделает.