Юрий Корнилов - Горячее сердце

В соседнем вагоне сразу и место нашлось: занимавший его старичок выходил на следующей станции. Но только успел Леонид порадоваться тому, как удачно отделался от назойливой гражданочки, как вдруг его что-то словно бы толкнуло изнутри: химическое стекло! Не для заводской ли лаборатории предназначено?

А было известно, что в заводской химлаборатории с недавнего времени — всего месяц как перевелась из школы, где преподавала химию, — работает жена Макарова, Мария Александровна Селезнева…

Первым побуждением Леонида было кинуться сломя голову на прежнее свое место и предоставить словоохотливой гражданочке возможность наговориться досыта. Ему только и останется, что исподволь направлять разговор в нужное русло. Однако он тут же вспомнил о своем наставнике: никакой самодеятельности! Белобородов ехал в этом же поезде, во втором вагоне. Правда, в разговор с ним вступать тоже было нежелательно: никто не должен видеть их вместе. Лишь на случай крайней необходимости была предусмотрена короткая встреча в тамбуре.

Подумав, Леонид решил, что это как раз такой случай. Крайней необходимости. Упускать который нельзя ни под каким видом.

— Долго же вы где-то бродили! — шутливо выговорила ему гражданочка, когда он наконец вернулся на прежнее свое место.

— Все в порядке, — успокоил ее Леонид. — Считайте, что ваше химическое стекло уже на заводе.

— А при чем тут завод? — удивилась гражданочка. — Я его везу для школьной лаборатории! — и не заметила, как вытянулось лицо собеседника.

«Значит, для школы…»

Однако при следующих словах гражданочки сердце его так сильно забилось в предчувствии удачи, что он даже испугался, как бы охватившее его волнение не слишком отразилось на лице.

— Я уж месяц, как не работаю на заводе, — сказала она. — Устроила себе летний отдых: кручусь вот, — выразительный кивок на корзину. — Все учителя в отпусках, а я занялась устройством лаборатории. На той неделе еще поеду. За реактивами, — и вздохнула.

— А завод неужели не помогает? — с сочувствием спросил Леонид.

— Да где!.. Сами побираются, — гражданочка безнадежно махнула рукой. — Особенно со стеклом у них плохо. Я-то знаю, двенадцать лет в заводской лаборатории проработала, сама иной раз в школу с протянутой рукой ходила, того попросишь, другого: «Машенька, выручай!» Как подружке отказать — частенько выручала меня Мария. А нынче пришла в школу на ее место, гляжу: батюшки, в лаборатории хоть шаром покати — ничегошеньки нет!.. А кого тут винить? Сама же все и поутаскивала на завод. Теперь Мария ко мне будет ходить попрошайничать. Уже закидывала удочку.

При каждом упоминании имени Марии у Леонида все замирало в напряжении.

— И вы что же, так и будете отдавать ей школьное имущество?

— Ну, а как вы думали? — удивленно глянула на него гражданочка. — Там все же производство.

— Не жалеете, что расстались с заводом?

— Да нет, знаете ли! — качнула головой гражданочка. — Меня давно тянуло в школу, да места не было: на все классы — один химик. А тут как-то Мария призналась, что не прочь перейти на завод: к дому ближе, да и муж ее там работает. Ну, я и воспользовалась случаем: а что, говорю, давай поменяемся местами? Вот и поменялись. А уж Мария-то довольнешенька! Теперь они с Иваном на работу и с работы под ручку ходят. Год, как поженились, а все еще надышаться друг другом не могут…

Леониду всего-то и понадобилось время от времени словом-другим подправлять свободно текущий рассказ, чтобы задолго до прибытия поезда в Увальск узнать о Макарове все или почти все, что знала о нем сама Нина Федоровна (так звали гражданочку).

Иван, по его словам, долгое время жил в Хабаровске, работал счетоводом в одной строительной организации. Все бы ничего, но уж больно далеко от цивилизованного мира. Подумал-подумал и решил перебраться в Москву, куда давно звал его старый приятель. Одному долго ли собраться — сел в поезд и поехал.

А Мария в то же самое время возвращалась из отпуска. Из Новосибирска, где у нее живут мать и младшая сестренка. В Омске, где Марии пришлось делать пересадку, они с Иваном и встретились. Совершенно случайно. А пока до Свердловска доехали, успели привязаться друг к другу. Да так, что до Москвы Иван и не добрался: в Казани пересел на обратный поезд, примчался в Увальск: «Машенька, я только взглянуть на тебя — соскучился страшно!» На другой день зарегистрировались — не отпустила его Мария больше никуда.

— Такая любовь, вы и представить себе не можете! — умиленно рассказывала Нина Федоровна. — Дома сидят разговаривают с тобой, а сами держатся за руки… Я уж не знаю, как рада за Марию, ей так хотелось иметь семью! А мужики ведь дураки — извините, я не про вас: ну и что же, что некрасивая? Да и вовсе Мария не дурнушка. Обыкновенная женщина. Культурная, спокойная и вся прямо такая домашняя… А эти красавицы… Вы случайно не знаете Ольгу Ивановну, заведующего заводской лабораторией? Ах да, откуда вам ее знать!.. В молодости писаной красавицей была, мужчины табуном за ней бегали. А поглядите сейчас — в оторопь придете! Это со стороны поглядеть, а муж-то с ней… Ко всему он на три года ее моложе. Как кошка с собакой живут…

— За ручки не держатся? — улыбнулся Леонид понимающе и, не дав Нине Федоровне рта раскрыть, высказал предположение, что, может, и муж Марии натерпелся от прежней своей жены, оттого и не сводит с Марии глаз, понял, что почем.

— Скажите пожалуйста! — подивилась Нина Федоровна на Леонида. — Молоденький-молоденький, а в чужую душу как в свою заглянул! Ведь и верно: натерпелся Иван! Первая жена его и правда красавицей была, как он говорит. Ничего по дому не делала, день-деньской перед зеркалом сидела. И погуливала. Иван только на работу — к ней мужчины. Под конец и совсем стыд потеряла… И вот как будто Ивану этого было мало — еще вдобавок ко всему разбил ее паралич. Рука, нога отнялись, рот перекосило. Пластом три года лежала, пока не померла совсем. Видно, в наказанье судьба ей такая вышла. А наказанным-то опять же Иван оказался: ведь три года ухаживал за ней, каждый божий день, да не по одному разу, простыни менял и отстирывал, с ложечки ее кормил…

— Короче говоря, хлебнул, — посочувствовал Леонид «Ивану».

— Досталось бедненькому… — горестно вздохнула Нина Федоровна, отерла глаза платочком, проморгалась.

— И давно умерла она? — осторожно поинтересовался Леонид.

— Года за три до того, как сюда приехал.

— А родных у нее нет, что ли?

— Вот не знаю! Видно, нет, если он все один делал. У него-то нет никакой родни. В гражданскую, Мария рассказывала, отца его и брата единственного белые расстреляли. А сестру, — Нина Федоровна пригнулась к Леониду и, понизив голос, договорила: — Сестру его изнасиловали, и в тот же вечер девка повесилась! Мать с горя на другой год померла…