Николай Балашов - Сергей Фудель

«Любить искусство, — писал сыну С. И. Фудель, — надо так же, как любишь людей, то есть, любя, не воспринимать их недостатки, не мараться их грязью и в то же время быть всегда готовым преклониться святости» [386] Письмо С.И. Фуделя Н.С. Фуделю от 30 марта 1947 г. // СС. 1, 267. . И еще одно важнейшее свидетельство: «Культура есть воплощение в земной среде божественного начала. Если нечего воплощать или если негде воплощать, то есть если нет Бога или среды для Него, то культура умирает. Мало признать Бога — надо еще создать почву, жаждущую Его воплощения, надо иметь Сионскую горницу, куда снова может прийти Христос. В этом утверждении “святой земли”, или духовной почвы для воплощения, Флоренский продолжает мысли Достоевского, которого он часто с любовью вспоминает в “Столпе”» [387] Фудель С.И. Начало познания Церкви // СС. III, 324. .

Закончив свой труд о Достоевском, Фудель тогда же, весной 1963 года, начал новую работу о большом русском мыслителе, когда‑то бывшем для него учителем жизни и старшим другом, — об отце Павле Флоренском. Девять лет спустя эта книга вышла в Париже под псевдонимом Ф. Уделов [388] Под этим же псевдонимом были напечатаны в парижском «Вестнике Русского христианского движения» несколько глав из «Воспоминаний» С.И. Фуделя, а также глава об Оптиной пустыни из «Наследства Достоевского». ; авторский подзаголовок стал ее заглавием: «Об о. Павле Флоренском». Фудель же озаглавил свою работу «Начало познания Церкви».

Это было еще одно мысленное возвращение в минувшие времена. Началом познания Церкви послужила когда‑то для юного Сергея Фуделя книга Флоренского «Столп и утверждение истины». Вместе с тем опыт личного общения с отцом Павлом, сохранившаяся в сердце память о нем подсказывали Сергею Иосифовичу, что и в духовном пути священника — философа написанная еще в молодые годы работа была лишь «началом Флоренского»: «Все, что он говорил (именно больше говорил, а не писал) после этого, то есть в первые годы революции, когда он вел свои беседы по московским церквам с амвона и в аудиториях, — все это носило более глубокий смысл» [389] Фудель С.И. У стен Церкви // СС. 1, 142. . Именно тогда, после написания знаменитой книги, которая, по свидетельству Фуделя, уже не удовлетворяла ее автора, он «начал подходить совсем близко к настоящим откровениям о Церкви и мире, иногда, как зарницы, освещавшим тогда наше сознание». Впрочем, с годами в памяти остались даже не лекции, которые когда‑то помогал организовывать Сережа Фудель, а глубина молчания: «Скорее в молчании была его сила» [390] Фудель С.И. Воспоминания // СС. 1, 42. .

Благодарность за пережитое благодаря Флоренскому полвека назад — вместе с радостным удивлением перед непостижимыми путями, которыми «Бог приводит к Себе в наше время людей из самой гущи неверия, этих взрослых некрещеных, некнижных» [391] Фудель С.И. Начало познания Церкви // СС. III, 283. , — побудили Сергея Фуделя предпринять попытку донести многосложную мысль отца Павла до неискушенных читателей эпохи ускоренного «строительства коммунизма», не ведающих ни Канта, ни Соловьева. Ради этого Фудель бережно высвобождает из «колючей проволоки» научной терминологии то, что он воспринял как главное в облике Флоренского: живую устремленность к духовной достоверности подлинного богообщения. «Я писал, стараясь<���…>дать больше его образ, а не учение. Его личный облик гораздо важнее и “вернее” его учения, — он только иногда в своем переусложненном и переобремененном учении давал то, что почти всегда давал в личном общении» [392] Письмо С.И. Фуделя М.Ф. Мансуровой от 26 декабря [1960-е гг.] (Письма С.И. Фуделя к М.Ф. Мансуровой (1960-е — 1970-е гг.). Из архива священника Сергия и М.Ф. Мансуровых / Публ. прот. В.Н. Воробьева, Н.Ф. Тягуновой // Вестник Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета. М., 2009. Сер. II: История. История Православной Церкви. Вып. 3 (32). С. 154). — так формулировал автор свою задачу в письме к близкому человеку.

Композиция книги бесхитростна и, может быть, менее проработана, чем в труде о Достоевском: это пересказ, а местами конспект «Столпа…», перемежаемый мозаикой пояснений витиеватой мысли его автора и яркими искорками личных воспоминаний о нем.

Сегодняшним читателям, быть может, непонятно, зачем страница за страницей пересказывать адаптированного Флоренского, вместо того чтобы давать критический анализ его творчества. Однако дорог же был и этот пересказ в пору, когда Флоренского, конечно, не печатали, единственное издание его книги было крайней редкостью, а устройства для ксерокопирования были еще совершенно недоступны! Многие — в том числе и один из авторов этой книги — прочли бледную копию работы Фуделя на тонкой, папиросной бумаге много раньше, чем в нетерпеливые руки на краткий срок попало антикварное издание «Столпа…» объемом больше восьмисот страниц или его репринт, изготовленный на Западе и неведомыми путями перевезенный через границу СССР.

А кроме того, в невеликой по объему книжке присутствовал и вдумчивый разбор головокружительных построений Флоренского, в котором раскрывались святоотеческие их корни, приводились поясняющие дело отрывки из других работ отца Павла, писаний его современников или оказавших на него влияние богословов прошлого. Но, пожалуй, всего дороже — вкрапленные здесь и там живые воспоминания о личном облике Флоренского и биографические свидетельства, собранные с великим трудом и любовью. Из черновых записок видно, что С. И. Фудель, готовя книгу, собирал все доступные ему материалы об отце Павле, записывал мемуары дочери В. В. Розанова Татьяны, вдовы Флоренского Анны Михайловны, вдовы друга Флоренского отца Сергия Мансурова Марии Федоровны.

Все они ушли из жизни раньше Сергея Фуделя. И даже ощущая некоторую незавершенность написанной им книги, Сергей Иосифович был рад, что успел сохранить для читателей ускользающий в потоке времени неотмирный лик учителя своих молодых лет, поделиться впечатлением от главных его мыслей — с тем, чтобы потом уж «не писать, а поджидать личной встречи и с ним, и со всеми, от кого сердце получало тепло, свет и радость» [393] Фудель С.И. Начало познания Церкви // СС. III, 281. .

Фудель умело раскрывает перед читателем притягательную силу и обаяние духовной личности отца Павла, которого «трудно передать, пока человек не догадается, о чем его главная боль» [394] Там же. С. 311. .

На помощь приходит короткая зарисовка: на тюремных нарах в 1946 году, после вечерней баланды, когда камера немного утихает, арестант Фудель пытается, преодолевая трудность темы и незнание языка, рассказать о Флоренском молодому профессору иностранного университета. Тот вполне понимает лишь всплывший в памяти собеседника латинских эпиграф книги: «Finis amoris, ut duo unum fiant. Предел любви — да двое едино будут». Но и этого оказалось довольно; на опустошенном, сером лице изголодавшегося и одинокого человека появляются слезы. «Мне удалось передать Флоренского», — думает заключенный.