Николай Седых - Истоки и уроки Великой Победы. Книга II. Уроки Великой Победы

В день Победы нам надо вспоминать о других, немецких лагерях. Это не только история, но это наиболее убедительная иллюстрация нашего будущего. Как минимум, это то, что ждет каждого из нас в случае поражения нашей страны в войне, к которой с невиданными темпами готовится сегодня НАТО.

Так что же из себя представляли немецкие лагеря, напомним современному читателю. В качестве типового примера приведем условия содержания советских военнопленных в одном из них. Сначала речь пойдет о немецком лагере «Шталаг-324» (по материалам книги Е. Г. Решина. Генерал Карбышев, М.: ДОСААФ, 1980).

Этот лагерь находился у польского города Острув – Мазовецки, куда в числе многих других попал, будучи контуженным, выдающийся советский ученый в области фортификационного дела, генерал, доктор технических наук, профессор Дмитрий Михайлович Карбышев.

Гитлер и его приближенные, готовясь к нападению на Советский Союз, особенно не задумывались о содержании военнопленных, поэтому упомянутый лагерь был создан наскоро, за месяц – полтора до начала войны. Для этого немцы обнесли колючей проволокой территорию бывшего польского артиллерийского полигона, площадью в 10 квадратных километров.

Лагерь отличался знаменитым немецким порядком – «орднунгом». Все, вновь прибывшие, обязаны были пройти трехдневный так называемый «карантин» без пищи и воды. Затем следовала «сортировка», где гестаповцы требовали от каждого пленного выдать комиссаров, коммунистов и евреев, которые подлежали расстрелу немедленно. Одновременно уничтожались еще более «неполноценные», чем русские, представители нерусской национальности: узбеки, таджики, казахи, цыгане, а также больные.

Охраной лагеря занимались специальная команда «профессионалов», шутцполицаев. Эта команда осуществляла массовые расстрелы и закапывание трупов. В целях сокращения «трудозатрат» расстреливали в противотанковых рвах, оставшихся от недостроенных советских укреплений, которые находились недалеко от лагеря, на советско – польской границе.

Каждый день происходило одно и то же: с рассветом, в 5–6 часов утра, начинали отвозить военнопленных. Грузовые машины заполняли команды по 40 человек и отправлялись строго по расписанию, через каждые 20 минут, к месту расстрела. Обреченным говорили, что их везут на работу. На месте «работы» военнопленных загоняли в противотанковый ров и из автоматического оружия всех расстреливали. Трупы засыпали тонким слоем земли.

Тем временем подвозили следующую партию, еще 40 военнопленных. До вечера немцы уничтожали таким образом 1000–1500 человек. Такой была обычная суточная «норма» палачей.

Теперь об условиях содержания людей. Несколько летних бараков и землянки, похожие на глубокие окопы, – вот и все жилье, на которое могли рассчитывать около 80 тысяч советских военнопленных. Однако и такого жилья было явно недостаточно, поэтому многие находились под открытым небом летом и зимой, под нацеленными с вышек дулами пулеметов. Те, кому не хватало места в землянках, вынуждены были укрываться в норах, вырытых самостоятельно в песке.

Раненых свозили в «санчасть», представляющую собой огромную воронку от взрыва авиационной бомбы. Там раненые лежали без элементарной медицинской помощи, без бинтов для перевязки ран. Открытые раны гноились, кровоточили.

За малейшую провинность пленных подвешивали к одному из столбов в виде креста. И в таком положении, лицом к солнцу, человек висел целый день, а то и целые сутки. Этот вид наказания назывался «христовым распятием». Помимо «распятия» был еще и «молебен»: военнопленного заставляли несколько часов подряд стоять неподвижно на одном месте, держа руки кверху.

Сажали пленных очень часто в штрафную землянку – вырытую яму на всю ночь под дождем, под снегом. Все были оборванными, многие разуты, так как экономные немцы снимали с пленных годные к носке обувь и обмундирование.

Пленным почти не давали еды: один раз в день, а иногда и в два дня – суп, сваренный из ботвы картофеля, моркови и других отходов, выбрасываемых немецкой кухней, и две чашки суррогатного кофе. Вначале, когда фронт был сравнительно недалеко, иногда бросали военнопленным через проволочные заграждения мясо убитых на фронте лошадей. Хлеб по 50–100 граммов в день. Его выпекали из муки с древесными опилками и молотым каштаном, он был горек, с трудом разжевывался и вызывал рези в желудке. И это притом, что в Германии и оккупированной ею Западной Европе, даже намека не было на недостаток продовольствия.

Пленных косила дизентерия, ежедневно в лагере умирали 200–300 человек. Трупы подолгу не убирали. Из-за тесноты живые не могли даже отодвинуться от мертвых.

Истощенных от голода, измученных жаждой людей гнали на разгрузку вагонов, постройку железнодорожных путей, разборку разрушенных зданий. Возвращалось, как правило, гораздо меньше людей, чем уходило на работу. Советских военнопленных травили собаками, а изнуренных до предела – пристреливали.

По неполным данным только за шесть месяцев – с июня по декабрь 1941 г. – в одном только лагере «Шталаг-324» были расстреляны, повешены, умерли от голода, холода, эпидемий и истязаний свыше 40 тысяч советских военнопленных, офицеров и солдат.

Возможно, многие, прочитав описанную выше историю уничтожения советских пленных, скажут, мол, автор ее, бывший советский человек, скорее всего, сильно преувеличил жестокость немецкой администрации лагеря.

Но вот запись в «Военном дневнике» начальника генерального штаба сухопутных войск немецкой армии Ф. Гальдера:

«14 ноября 1941 года. 146–й день войны.

Молодечно: Русский тифозный лагерь военнопленных. 20 000 человек обречены на смерть. В других лагерях, расположенных в окрестности, хотя там сыпного тифа и нет, большое количество пленных ежедневно умирает от голода. Лагеря производят жуткое впечатление. Однако какие-либо меры помощи в настоящее время невозможны».

[Примечание: Условия жизни военнопленных в лагерях и обращение с ними на основании официальных указаний, в том числе ОКХ, были рассчитаны на массовую гибель (истребление) пленных. Фашисты руководствовались девизом: «Чем больше пленных умрет, тем лучше для нас…».]

Чтобы быть максимально объективным, приведем свидетельства по этому же вопросу другого непосредственного свидетеля, упомянутого выше, Бенно Цизера, бывшего немецкого солдата. Кроме объективности, воспоминания этого немца ценны тем, что они являются незаменимым материалом для понимания причин и следствий многих происходивших тогда событий, в частности так называемого «Власовского движения», условий созданий Русской освободительной армии (РОА).

Конечно, автору данного исследования не представляло особого труда своими словами пересказать содержание книги немецкого солдата. Однако доказательства и выводы, полученные в результате такого подхода, по глубокому нашему убеждению, сильно потеряют в достоверности, а, следовательно, – в убедительности. И один из главнейших уроков, добытый такой большой кровью и неимоверными страданиями советских солдат во время Великой Отечественной войны, останется не усвоенным нашими современниками.