Ольга Кучкина - Мальчики + девочки =

Даша готовит потрясающие ужины.

Целую.

13 марта

Я знаю, что ты звонил (Даша не могла взять трубку, а меня не было), и знаю причину. Уже слышала про этот ужас и видела пламя за Кремлем по NBC. Я не знаю, что случилось (то есть знаю официальную версию), но это хуже факта – это какой-то знак. И то, что второй срок президента начался со сгоревшего Манежа – тоже знак. Это навсегда останется в истории. Ты уперся в президента – а я уперлась в народ. Перечти те же самые фрагменты из Амальрика и Синявского. А я тебе добавлю из любимого Герцена: Россия лежала безгласно, замертво, в синих пятнах, как несчастная баба у ног своего хозяина, избитая его тяжелыми кулаками. Когда это было! И чего же ты хочешь (как спрашивал некто Кочетов)? То, что на втором и третьем месте социальные справедливщики Харитонов и Глазьев (КГБ – КПРФ), а ничтожный охранник Жириновского получил свой миллион голосов, во-первых, понятно, а во-вторых, делает многое сомнительным, если не пропащим. Или, по крайней мере, бесконечным во времени. И уж точно объясняет, с чем должен считаться и каким настроениям отвечать любой, кто встает во главе этой страны. Сталин не как черт из табакерки вылез. Это был взаимный роман вождя и народа. Народа, как обожавшего вождя, так и проклинавшего его, но даже эти проклятья были оборотной стороной обожания. Вспомни даже не ординарных людей, а умного Бухарина.

Расстояние обладает своей толщей, что бы ни говорили. И сгоревший Манеж, которого я не вижу, и каждую минуту не жду новых сообщений и слухов, как оно несомненно происходило бы, будь я в Москве (и несомненно происходит для тебя), – также просачивается через эту толщу, как будто какая-то сила уберегает меня от потрясений, засунув так далеко и отдельно от всех. Ты ходил туда, ты видел это? Я думаю, все началось с искаженной и изгаженной Лужковым площади перед Манежем, а кончилось самим Манежем. Но ведь они, подлецы, ни людям, ни себе никогда не признаются в своем омерзительном чувстве всесилия, которое оборачивается общим бессилием.

Чем Америка поистине великая страна – так это тем, что тут все выносится на свет Божий, все обсуждается, люди с детства приучены говорить, что они думают, и не боятся, что их за это накажут. Последнее мне написал один студент (южный кореец, кстати, по происхождению), когда я попросила ответить на парадоксальный, казалось, вопрос, есть ли свобода слова в Америке. Почти все написали: есть. Почти все сослались на первую поправку к конституции, запрещающую правительству ограничивать свободу слова. И почти все углубились в реальную ситуацию, когда людьми и мнениями манипулируют. Весь мир на этом построен. Но как манипулируют на нашей с тобой родине – американцам не снилось.

Только маленькие новости радуют меня, вроде звонка Абдрашитова или звонка Шкляревского. Большие вести с Родины – удручающие. Не могу забыть наташиной фразы, когда она позвонила: Манежа больше нет.

Береги себя.

Целую.

14 марта

Милый, у меня дежавю – все это уже было: я на даче и за спиной щелкает соловей.

Но я в Америке, а ни на какой не даче, и он щелкает здесь!

Обходила в полдень свои владенья, смотрела, что случилось в близлежащих окрестностях за десять дней, что меня не было. Последний раз в Иллинойсе тряслась от холодного ветра с дождем, в куртке, ботинках и теплом шарфе, и так же было в Мейне, – а сегодня ходила в джинсах и рубашке. Зазеленела трава, в траве засинели фиалки, забелели и закраснели нарциссы, гиацинты, тюльпаны, маки, садовые ромашки (полевых, не садовых, не специально высаженных цветов тут нет), на молодых деревцах и на кустах лопнули почки, некоторые сплошь покрылись мелкими желтыми цветочками, и эта яркая желтизна так и сияет, старые деревья пока не поддаются, но, думаю, дело дней.

Мы прилетели позавчера, 27 марта. Дорога долгая: из Бангора самолетом в Детройт, из Детройта в Индианаполис, из Индианаполиса в Урбану машиной, которую оставляли на стоянке. Из дома (Наташиного) выехали в два с чем-то дня, а в дом (наш) вошли в половине одиннадцатого вечера. Между Индианаполисом и Урбаной примерно столько же, сколько между Урбаной и Чикаго, то есть около ста пятидесяти миль, но Даша – ас, мы доехали почти за два часа. Вчера не могла сесть за письмо – были неотложные дела. Даша ходила снимать дождь, а я сидела за компьютером. Утром мы с тобой поговорили по телефону, а днем случайно поймала по ТВ канал, где передаются новостные программы разных стран (специально для университетов, где изучают языки), и напала на «Вести». Услышала, что у вас в начале апреля будут морозы до минус пятнадцати по ночам. Но ты ведь собираешься в Турцию. Будь осторожен: там теперь не только взрывают, но еще и грабят русских, нанося им тяжелые увечья.

Теперь слушай про наше путешествие. Когда подлетали к Бангору, смотрела в иллюминатор: снега, посреди них неясные рыжевато-коричневые пятна (потом поняла, что участки сухого травостоя), озера, многие под снегом, и кусок океана, то есть залива. Об одних и тех же вещах можно судить – и чувствовать их – прямо противоположным образом. Еще в Детройте, когда шли на пересадку и пришлось одолевать длинный тоннель, где играла музыка типа японской и стены и потолок переливались фиолетово-зеленой подсветкой, это произвело на меня дико депрессивное впечатление: словно под водой и никогда не выбраться к свету. И когда нас встретила подруга Наташи и мы ехали из аэропорта по каким-то почти сельским улицам среди почти сельских домов – депрессия только усиливалась. Она достигла высокого уровня при подъеме по лестнице на третий этаж, где обнаружилось странное помещение с нависающими низкими потолками. Хорошо, что Наташа была в своем университете. Оставила нам записку, салат из лобстера в холодильнике, велела поесть и отдыхать. Я уснула, а до этого молилась, чтобы проклятое депрессивное отчаяние (и немедленно возникшее чувство глобальной вины за все) ушло. И можешь представить, когда проснулась – оно ушло. И Наташу я встретила уже радостно. И все стало нравиться. И дом, и местность, а особенно Наташино самостояние.

Приехав, оба наших чемодана оставили на улице, Даша сказала: ничего с ними не сделается. И действительно, не сделалось. По очереди она втащила оба наверх. Но это еще цветочки. На следующий день (в пятницу 19 марта) отправились в магазин, где я купила Юнне рубашку в подарок, побывали еще в разных местах, а вернувшись домой, я рубашки не обнаружила. Сильно расстроилась, поскольку давно выбирала подарок, ничего не нравилось, а эта рубашка понравилась. Наташа спокойно сказала: поедем в магазин и поговорим там. Я говорю: но это не их, а наша проблема, они ничем нам не помогут. Наташа говорит: а вот это как раз их проблема, не решай за них. Миновало часа три. Едва мы вошли в магазин, и Наташа произнесла первые слова, как продавщица оглянулась на полку, а я проследила ее взгляд и увидела нашу рубашку. Я воскликнула: вот она! И нам ее тут же выдали. Ни документов, ни чека, ничего не спросили. Оказалось, рубашка выпала из пакета на стоянке машин, кто-то увидел, понял, что потеряна, и отнес в магазин. Ничего себе порядки, да? Мне эта рубашкина история очень понравилась. Долго на эту тему ласково шутили.