Януш Кольчиньский - Капитан Чехович задание выполнил!

Ш.И еще одно. Некоторые сравнивают вас с популярным героем нашего телевизионного фильма разведчиком капитаном Клоссом. Вы знакомы с этим фильмом?

Ч.Конечно знаком! Работая в «Свободной Европе», я читал об этом фильме в одной из польских газет.

Ш.Но вы не видели фильма о Клоссе?

Ч.Нет, не видел, но знаю обо всех его подвигах.

Ш.Ну и?..

Ч.(опять улыбка и продолжительное раздумье). В действительности все это выглядит несколько иначе. Конечно, капитан Клосс действовал в других условиях и в другую эпоху, но, повторяю, в жизни все выглядит несколько иначе. Действительность не столь красочна, она более прозаична. И работа разведчика в современных условиях менее эффектна, не так поражает воображение.

Ш.Хорошо. Если вы не возражаете, расскажите о суровых буднях разведчика. Давайте начнем с лагерей, через которые лежал ваш путь в Мюнхен.

Ч.В соответствии с полученной подготовкой и инструкциями я должен был играть роль политического беженца. Вначале я поехал в Англию по частному приглашению как «обычный», заурядный турист. Возвращался же через ФРГ, и это уже был первый этап разработанного в Варшаве плана. Остановившись в Кельне, я пришел в полицию и попросил предоставить мне политическое убежище. Дежурный офицер в ответ на мою просьбу прежде всего приказал посадить меня под арест, возможно, для того, чтобы я хорошо обдумал свое решение… В тюрьме я провел ночь. Утром за мной пришли два джентльмена с поднятыми воротниками пальто, совсем как в гангстерских фильмах. Меня посадили в автомобиль и отвезли в лагерь в Цирндорфе. Ехали туда десять или двенадцать часов. Заспанный дежурный без единого слова выдал мне два одеяла, три вонючих матраца и направил в так называемый «транзит». Это большая комната, в которой спят тридцать или сорок человек, сейчас я уже точно не помню. В «транзите» я пробыл трое суток, затем меня перевели в комнату на шесть-семь человек, Условия ужасные, и хотя я был готов ко всему, но чувствовал я себя там отвратительно. Не только потому, что там друг у друга воровали одеяла, так как наступили холода (я прибыл в Цирндорф в ноябре). На нервы действовала царящая там атмосфера обреченности и безнадежности. Кормили скудно, точнее, отвратительно. Раз в день мы получали горячую пищу — какой-то суп и что-то вроде второго блюда из мясных отходов; кроме этого давали лишь кусочек маргарина и полкило хлеба. Этого должно было хватить на весь день. Иногда, когда по утрам было особенно холодно (вставали в шесть утра и ни минутой позже), так как помещения не отапливались и мы все дрожали под своими тонкими одеялами, нам давали горячий кофе, естественно не натуральный. И это все. Кроме того, каждый страдал от безнадежности ожидания, бесконечных допросов и сомнений — предоставят политическое убежище или нет.

Дело в том, что этот формальный акт имеет решающее значение для будущего, для судьбы каждого узника Цирндорфа. Если вы получите политическое убежище, значит, с вами будут считаться и у вас будут какие-либо перспективы и права в этой чужой стране. Официально вас лишают только нескольких основных прав, таких, как право голоса или участия в выборах. В остальном же теоретически перебежчику, получившему политическое убежище, предоставляются такие же права, что и гражданину данного государства. Однако на практике все выглядит иначе, хотя, повторяю, с получением права на политическое убежище уже можно как-то жить. Что касается конкретно поляков, то такое право предоставляют не более 15—20 % из всего числа просителей. Остальные же получают либо паспорт иностранца, либо такой документ, который нужно продлевать каждые три месяца, чтобы в принудительном порядке не быть выселенным за пределы ФРГ. Все зависит от того, признает разведка данное лицо интересным для себя или нет. Критерии, как видите, ненадежные и неустойчивые. Отсюда неуверенность и напряженность ожидания в Цирндорфе. Положение тех «неполноценных», кто получает лишь так называемый вид на жительство, прямо скажем, незавидное. В настоящее время в ФРГ есть определенный спрос на рабочую силу, но, если там начнется кризис, все эти люди первыми окажутся выброшенными на улицу. Без работы, без прописки они вынуждены будут срочно покинуть страну. Кто тогда их примет, как сложится их дальнейшая судьба? Потому-то так мучительно ожидание. Для поляков, чехов, венгров и даже перебежчиков из Израиля (а мне приходилось сталкиваться и с такими) Цирндорф — единственный лагерь. Несколько других лагерей предназначены для немцев или для тех, кто выдает себя за немцев.

Большинство людей, попадающих в эти лагеря, особенно в Цирндорф, не представляют, что их ждет. Люди принимают решение остаться в ФРГ, не имея ни малейшего понятия, какие тяжелые тучи сгущаются над их головами. По своей наивности они полагают, что их кто-то ждет, что богатое буржуазное общество только и мечтает, как бы помочь нуждающимся в работе и поделиться тем, что оно имеет. Открытие, что дело обстоят совсем наоборот, становится обычно первым, во отнюдь не последним трагическим разочарованием. Со всем драматизмом и безнадежностью беженцы сознают, что их никто не ждет, никто не приветствует и тем более никто не хочет с ними ничем поделиться. С первого же момента на этой чужой земле, часто наивно взлелеянной в мечтах, они встречаются с обычной беспощадной дискриминацией. Их считают непрошеными гостями, людьми без роду и племени, которые добровольно оставили свою родину и уже никогда не найдут себе места в новой стране. Молодые люди еще имеют какие-то минимальные шансы, так как могут найти работу, требующую крепких рук. Однако людям постарше, тем, кому за сорок, уже нечего искать. Их никто не примет на работу, не говоря уже о том, чтобы устроиться по специальности. Обычный финал — разочарование и жизненная катастрофа.

Так было с девушкой лет двадцати. Звали ее Дворничак. Она пробыла в Цирндорфе полгода, не получая никакого ответа на свои просьбы и письма. Никто не хотел с ней разговаривать, шесть месяцев вокруг нее царило молчание. Однажды вечером она приняла большую дозу снотворного, однако лагерное начальство даже в этот критический момент не захотело ей помочь. Очевидно, она не представляла никакого интереса для разведки, а ее руки были слишком слабы для физической работы.

Ш.Увидев все это, вы, наверное, и сами пережили внутренний кризис?

Ч.Должен признаться, что я пережил там немало тяжелых минут. Конечно, я все время помнил о своей роли и своем задании и старался не принимать близко к сердцу то, что для других было делом жизни и смерти. Однако картина человеческой нищеты, трагического исхода всех надежд и иллюзий не могла не потрясти. В лагере был один молодой паренек. Он убежал из Щецина, спрятавшись на каком-то торговом судне, выходящем в море. Сошел в Гамбурге, там у него жил дядя. Дядя дал ему 100 марок и не захотел больше его видеть. Из Гамбурга паренек попал в Цирндорф. Просидел здесь несколько дней и решил убежать в ГДР. На границе его задержала западногерманская полиция и возвратила в лагерь. Начались допросы, его подозревали в шпионаже, но улик не оказалось. Этот молодой заблудший паренек просто не выдержал первого жизненного разочарования. Что с ним случилось дальше, не знаю.