Владимир Илюшенко - Отец Александр Мень: Жизнь. Смерть. Бессмертие

Он предложил мне возглавить «Культурное возрождение». Я сказал, что было бы гораздо лучше, чтобы это сделал он сам: ему принадлежит и замысел, и программа, он продумал формы и способы деятельности Общества, да и вообще никто лучше него эту задачу не выполнит. На это он ответил:

— Еще не время. Мне пока не стоит это делать — это только помешает. Потом — будет видно.

Я стал отказываться, сказал, что целесообразнее было бы, особенно в видах регистрации, чтобы председателем Общества стал человек с именем. Я назвал Вячеслава Всеволодовича Иванова. Принуждать человека было не в правилах отца, но он огорчился. Тем не менее, увидев, что я говорю искренно, он согласился с моим предложением, но попросил меня стать первым заместителем и возглавить Общество де–факто. «Он будет почетным председателем, — сказал он об Иванове, — а всё делать все равно будете вы». На том и порешили. Позднее я раскаялся в свое упрямстве — я не должен был противиться своему духовному отцу, и все равно он оказался прав: через некоторое время мне пришлось возглавить Общество не только де–факто но и де–юре.

Как бы то ни было, но идея «Культурного возрождения» стала прорастать в моей душе. Я начал обдумывать ее детально, написал проект устава и стал готовить учредительную конференцию. Мы провели ее 2 ноября 1988 г. в уютном зале юношеской библиотеки им. Грина. Присутствовали ровно 100 человек, в том числе Булат Окуджава, Юлий Ким, директор Музея изобразительных искусств Ирина Антонова, замечательный филолог Михаил Гаспаров, зам. директора Библиотеки иностранной литературы Екатерина Гениева, поэты Владимир Корнилов и Александр Зорин, политолог Виктория Чаликова, директор школы Евгений Ямбург и другие, среди которых было немало прихожан отца. Были получены приветствия от академика Лихачева и известного литературоведа Аникста. Вели конференцию попеременно мы с Вяч. Вс. Ивановым.

Я произнес вступительную речь. После довольно большого исторического экскурса, где были обрисованы трагические последствия сталинизма, нанесшего сильнейший удар по нашей культуре и по носителям культурной традиции, я дал как бы теоретическое обоснование «Культурному возрождению». Говорил о том, что Общество должно содействовать возрождению утраченных духовных ценностей, быть открытым для диалога со всеми религиями, культурными и здравомыслящими социальными силами и в то же время противостоять националистическому и шовинистическому духу ненависти и вражды, подрывающему мир и устойчивость страны. Важная задача Общества — поощрять терпимость к чужому мнению, к иной точке зрения, способствовать созданию атмосферы творчества и духовной свободы. Надо привлечь к активной культурной работе педагогов, учителей, а также «невостребованных» людей, обладающих глубокими познаниями, но не находящих применения своим силам.

Идея отца вызвала большой энтузиазм, присутствовавшие, особенно учителя, писатели, ее горячо поддержали. Вячеслав Иванов сказал, что, по его ощущению, культура гибнет именно сейчас, и это происходит на фоне социального подъема. Мы еще можем спасти культуру, но это надо делать ежеминутно. Культура воспитывается с детства, поэтому школа — главное, на что нужно обратить внимание. Особая трудность заключается в том, что мы сами несем в себе след прошлых лет, которые пришлись на эпоху сталинизма и застоя.

Последовала оживленная дискуссия. Потом мы утвердили устав Общества и избрали Совет из 12 человек. Отца Александра на конференции не было, да он и не собирался присутствовать, но внимательно следил за происходящим. Через несколько дней Вяч. Вс. Иванов был избран председателем Общества, я — его первым заместителем, а Катя Гениева — просто заместителем.

В декабре того же года мы выступали по телевидению, в программе «Добрый вечер, Москва». Вяч. Всеволодович, я и члены Совета Ямбург и Безносов, каждый по–своему, рассказали о создании Общества, о его целях и задачах. Мы отвечали и на вопросы телезрителей. На этот раз я был, что называется, в ударе. Ведущий, Вячеслав Шугаев, всё выспрашивал нас перед передачей, о чем мы собираемся говорить. Поскольку все отмолчались, я взял это на себя и сказал что-то довольно откровенно, о чем тут же пожалел, потому что он испугался. По–моему, испугался, не ляпну ли я что‑нибудь еретическое, диссидентское.

Это был прямой эфир, и продолжался он минут 40–45. Было много вопросов телезрителей. Шугаев пытался зажать мне рот, но я его попытки игнорировал и, насколько это возможно, брал инициативу на себя. Он стал иронизировать на мой счет, хотя продолжал нервничать. Потом, увидев, что передача заканчивается, повеселел и под самый конец заявил: «Ну, сейчас Владимир Ильич нам всё объяснит». Я сказал: «А зачем мне всё объяснять? Всё уже сказано до меня: читайте Нагорную проповедь Христа, она в Евангелии от Матфея». Тогда такие слова считались почти криминалом, публично такое не произносили. Шугаев слегка ошалел, но слово было сказано.

На следующий день отец позвонил мне и поздравил с успехом — он смотрел передачу. «Как будто за вами кто‑то стоял», — сказал он. На сей раз он не делал мне скидки. Потом, уже при встрече, он вернулся к этому, сказал, что получилось замечательно, и повторил: «Такое впечатление было, что за вами кто‑то стоял». Я подумал: «Вы и стояли», но вслух сказать об этом постеснялся.

Я знаю: найдутся люди, которые скажут, что я создаю новый культ личности. Это ошибка. Культ создавался вокруг людей, которые вовсе его не заслуживали, так как были мелкими или крупными тиранами, властолюбцами и великими грешниками. Их превращали в идолов, их искусственно возводили на пьедестал, чтобы потом со сладострастием свергнуть оттуда.

Здесь другой случай. Я просто описываю то, что есть. Я ничего не приукрашиваю, а лишь нахожу слова, адекватные той реальности, с которой я столкнулся. Мы же не говорим о культе личности Сергия Радонежского или Серафима Саровского, потому что они святые. Отец Александр — такой же святой, и для меня он не идол, а живой человек, которого я люблю.

В 1989–1990 гг. он читал лекции в Историко–архивном институте. Часто я приходил его послушать, а после лекции провожал до вокзала. Мы шли по Никольской и, не дойдя до Лубянки, он часто сворачивал к букинистическому магазину около памятника Ивану Федорову. «Предадимся пороку», — говорил он (или: «Сольемся в экстазе»), и мы заходили. Быстрым взглядом он окидывал прилавок с религиозной и философской литературой и тут же выхватывал что‑нибудь интересное, либо же, наоборот, замечал, что ничего интересного нет. Он говорил мне, что все эти книги, которые теперь стоят сотни рублей, в молодости он покупал по дешевке — никто ими тогда не интересовался. Указывая мне на какую-нибудь книгу (рублей за 300, а то и больше), он спрашивал: «А раньше я ее купил, знаете за сколько?» — «За сколько?» — «За 10 рублей», — и довольно смеялся. При мне он редко покупал там что‑нибудь — почти всё у него было.