Владимир Илюшенко - Отец Александр Мень: Жизнь. Смерть. Бессмертие

Вы думаете, это всё, что он бросал нам в лицо в своих проповедях? Ничего подобного! Он говорил, что Церковь учит молитве, которую мы все повторяем каждодневно: ««Прииди и вселися в ны, и очисти ны от всякия скверны». «Вселись в нас» — это значит, чтобы наши мысли были просвещены Разумом Божиим. А чем просвещены наши мысли? Да у нас там мусор! Мусор. Мелкая пыль! Ничтожные мысли, которые роятся в голове! А в сердце? Зависть, недоброжелательство, ревность, раздражение! Мы идем по улице — нам все люди противны. Отношения с людьми у нас плохие. Мы невыдержанны. Язык наш может сначала ранить человека, а потом мы его жалеем, но уже поздно. Мы склонны солгать, слукавить, обмануть! А главная болезнь в нас, самая тяжелая болезнь, почти неизлечимая! — это «ячество», мое «я», мой интерес, моя забота, мой покой, моя личность — у нас это на самом первом месте. И если этого нет, мы обижаемся, оскорбляемся. А поскольку жизнь часто бьет нас и ставит на свое место, мы ходим в вечной печали. И только в фантазиях, в мыслях своих думаем: вот если бы мне дали волю, если бы мне дали власть, то‑то бы я расправилась со своими соседями, со своими обидчиками, со своими клеветниками!»

Он говорил, что нужно совсем немногое — только приучить себя настраивать сердце на небесную волну. «Если этого не делать, душа покрывается пылью, рано или поздно она становится неспособной ни к молитве, ни к чувству красоты мира, ни к чему доброму — она становится косной, черствой, полумертвой, окаменевшей. Поэтому все те Духовные упражнения — малые по времени и по количеству, — которые дает нам Церковь, должны нами приниматься с величайшей благодарностью». А «наша молитва тлеет, как синий огонек в угасающем костре». Где чтение Священного Писания? Мы или вообще его не читаем или «оно проходит невнимательно, лениво, не дает нам воз–можности проникнуть в глубину Божественного слова, а значит и воспользоваться его силой. Так рождаются наша разболтанность, слабость, маловерие, суетность…

Мы призваны быть счастливыми, потому что Господь сказал, что блаженны даже плачущие… А разве мы блаженны? Мы плачущие, но не те, которые блаженны, не те, которые счастливы, а те, которые унывают.

…Мы всегда сосредоточены на себе, всегда заняты только своими чувствами, мыслями, заботами и интересами. Поэтому мы равнодушны, черствы, глухи, слепы к окружающему нас миру. Где же нам быть счастливыми, когда мы закупорены, отделены от источника жизни.

…Нам не надо таких чудес, чтобы море расступалось перед нами. У нас гораздо более тяжкое, непроходимое море нашей гордыни, нашей самости, нашего противления. Это море должно расступиться. Мы бываем бездумны, легкомысленны, беспечны, болтливы, невоздержанны, злобны, бесконечно мелочны. Мы живем так, как будто у нас впереди пятьсот лет. Мы забываем, а должны знать и помнить, что жизнь вот–вот может кончиться, что неизвестно, доживет ли кто из нас до конца этого года, — неважно: молодой, старый, больной, здоровый.

Жизнь человеческая обрывается легко, — говорил отец Александр. Каждый день нас могут позвать, чтобы мы дали отчет о своей жизни. Мы должны со всей серьезностью подойти к этому: что мы сделали для вечности? Вы все знаете, что огонь Божий в вечности сжигает всё ненужное, всё злое, всё греховное, временное. Но если от нас убрать всё греховное, временное — что же там останется? Почти ничего».

Обращаясь к нам, отец Александр говорил: «Мы обычные простые земные люди. Но в то же время мы не простые, мы особые, на нас стоит особый знак… Какой же это знак? Это крест Христов. Мы все свидетели Божии. На самом деле нам бы надо было ходить так… чтобы все видели, что вот идет христианка или христианин и чтобы наше поведение — на работе, в магазине, на транспорте — соответствовало нашему призванию». А оно, увы, не соответствует. Мы не стали светом для людей. Мы отдалились от Бога. Мы плохие, недостойные, фальшивые христиане.

Я мог бы еще долго цитировать отца и перечислять наши грехи. Но и этого достаточно. Сторонний человек может сказать: ничего себе добрый пастырь — такие слова говорил! Но я утверждаю, что добрый: он, как библейские пророки, не льстил нам, а говорил правду, потому что только правда могла пробить наш защитный панцирь — нашу черствость, наш эгоцентризм. Он этой правдой исправлял наши искореженные души.

Каждое его слово попадало в цель, каждое вонзалось в сердце. Потому так и стыдно было, когда мы стояли на этих общих исповедях и слушали его, что любой из нас думал: это он обо мне, это он про меня говорит. И если бы он ограничился одним только обличением, которое мы безусловно заслужили, оно бы раздавило нас, как каменная плита. Но ведь не было этого! Наоборот, после такой его исповеди или проповеди возникал духовный подъем, нас охватывало радостное чувство. Почему?

Потому что он всегда вселял в нас веру и надежду. Он говорил, что если мы будем честными перед собою и перед Богом, если мы осознаем свои грехи, ужаснемся им, искренне покаемся в них, если мы принесем Господу свое изъязвленное и искалеченное сердце, Он даст нам прощение, Он одарит нас светом Своей любви и очистит нас от всякой скверны. Мы слабые существа, у нас нет сил для одоления греха. Мы не можем, как Мюнхаузен, вытащить себя за волосы из болота. Но сила Божия в немощи совершается. Господь пришел не к здоровым, а к больным. Только Он может исцелить нас. Но нам нельзя оставаться пассивными. Мы должны твердо нести свой крест. Мы должны довериться Богу, поверить Ему и пойти Ему навстречу. Он простит нас, как простил отец блудного сына. Он смоет все наши грехи и возродит нас к новой жизни. Он сделает это не по нашим заслугам, а по Своему милосердию, из любви к нам.

Да, отец Александр был порой беспощаден но не к грешнику, а к его греху, потому что грех отделяет человека от Бога, мешает ему спасти свою душу. Да, он был резок в обличении наших грехов, но одновременно мягок к нам. Он всегда видел в человеке образ и подобие Божие пусть запачканные, искаженные, но образ и подобие. И он взывал к лучшему в человеке, вызывал это лучшее на поверхность. Потому, наверное, мы и пребывали в состоянии духовного восторга, когда общались с ним.

Несмотря на всё наше недостоинство, слова отца Александра, сама жизнь его, которая проходила перед нашими глазами, отсутствие всякого зазора между его словом и его делом все‑таки постепенно и неприметно меняли нашу душу. Мы чувствовали, что через него говорит Христос. Он был не только проповедником Христа, но и путеводителем ко Христу, путеводителем к Царству Божию.

Ярче всего это проявлялось во время литургии, к которой он относился благоговейно. Никто никогда не вел службу так, как он. Удивительный ритм, проникновенность, сила — всё на одном дыхании. Благодать Божия действительно изливалась на всех нас. В его голосе была энергия, динамизм. Это «зажигало» молящихся, вызывало ответное чувство сопричастности. Иногда во время службы, особенно во время евхаристического канона, лицо его преображалось: в нем проступали величественные, царственные и даже грозные черты, и он становился похожим на библейского пророка. Он как бы находился уже в другом измерении.