Олег Насобин - Бенвенуто

На допросе в ее тесном кабинете в суровом бетонном здании я подтвердил все, что сказал в письме. Потом мы показали судье письма неведомого шведа и донос ретивой мадам инспектора в органы.

Судья, ознакомившись с документами и выслушав меня, поняла, что ее дурят и ей манипулируют. Она рассердилась, и недолго думая присвоила мне статус вынужденного свидетеля, а не обвиняемого, как было задумано по сценарию.

А еще недели через две судья просто закрыла дело с формулировкой: «Отсутствие состава преступления».

Это была чистая победа. Все обвинения и козни Инспекции разлетелись в пух и прах, а история получила огласку в административных кругах.

Мадам Лассер, испуганная решением судьи, потом подавала на апелляцию, а прокурор, по слухам, и вовсе «кусал ковры».

Но все без толку.

Этот этап войны рейдеры проиграли с треском и безвозвратно.

Ненужную уже мадам быстренько убрали куда-то, очевидно, перевели на работу в какую-нибудь безнадежную дыру, а других инспекторов труда я больше никогда в жизни не видел на своей фабрике.

Впрочем, и та достойная судья-следователь тоже недолго задержалась в суде Драгиньяна. Ее перевели в другой город. Наверное, за непослушание.

Потом, правда, она все-таки вернулась на Юг и работает сейчас в Грассе.

Кроме описанного мной выше эпизода, существует еще не менее десятка хорошо запротоколированных примерно таких же случаев, болезненных для нас и возможных исключительно в стране, серьезно пораженной метастазами коррупции.

Популярный сатирический журнал «Canard Enchaine» писал о наших мучениях с получением французских документов трижды. И всегда в нашу с Ириной защиту.

«Канар Аншене» — это страшное оружие, которого чиновники и администрация боятся больше, чем каких-либо других изданий.

Мы сражались за право жить и работать отчаянно, а трудовой коллектив всегда поддерживал нас. Работникам даже пришлось выходить на демонстрации и организовывать пикеты префектуры в нашу защиту.

Рейдеры не только чинили нам препятствия в оформлении бумаг, но и стремились ослабить нашу компанию экономически.

Цель преследовалась ими все та же: если бы мы столкнулись с финансовыми сложностями, суд отстранил бы нас от управления компанией и передал ее нужным людям. Для этого во Франции предусмотрены две процедуры: введение внешнего управления и принудительная передача компании в чужие руки в рамках процесса банкротства.

Приведу один из примеров экономического саботажа.

Компания постоянно получала грузы через таможню. Этим процессом руководил один из назначенных мной директоров, которому мы с Ириной доверяли.

И вот однажды от нашего собственного предприятия в Чехии мы получили некий груз, который представлял собой набор всевозможного сырья. Просто наш склад в Чехии закрылся, и мы приняли все его содержимое к нам, во Францию.

Груз почему-то прибыл не прямо на наш собственный склад в Монтару, а на таможню в Тулоне.

Когда я уже гораздо позже потребовал объяснений, директор по логистике, будущий фигурант уголовного дела, только пожимал плечами и, криво улыбаясь, говорил, что произошла какая-то ошибка.

Наш технический директор, который оставался нам верным до самого конца, съездил на место, в Тулон, с командой лаборантов. Они отобрали то сырье, которое и по бумагам, и по маркировкам на таре было годным. Этот груз растаможили, и он прибыл из Тулона в Монтару. Остальной груз подлежал уничтожению без растаможивания (для этого действия существует и предусмотрен особый таможенный режим).

И вот это оставшееся сырье участник заговора из рядов нашей компании не отправил на уничтожение, как следовало, а по сговору с частной компанией-транзитером отдал на ответственное хранение. Причем на «хранение» в руки этой же компании и подписал договор об услуге с прогрессивной (!) оплатой за нее.

Иными словами, каждый месяц сумма за лежание груды почти пустых бочек и канистр на чужом складе увеличивалась, скажем, на двадцать процентов.

Составляя первоначально мизерный транш, со временем сумма выросла в гигантскую.

Ненужный нам груз никак не фигурировал на нашем балансе и оставался невидимым для бухгалтеров.

После того как афера вскрылась, оказалось, что отменить договор в одностороннем порядке наша компания не вправе. Поскольку он исполнялся давно и регулярно, в случае тяжбы суд встал бы на сторону противников.

Выполняя договор и регулярно платя деньги, наша компания как бы признавала, что он имеет силу и мы с ним согласны. Платежи, поначалу небольшие, легко прятались от моего надзора в строке «логистические расходы», так что я не замечал ловушки.

Вот такие масонские фенечки. Поскольку «братья» за много-много лет накопили богатый криминальный опыт, они им обмениваются, чтобы половчее растащить свою страну по частям.

Кабальный договор я все же разорвал по суду, но перед этим буквально швырнул его в лицо инспекторам таможни. Они постоянно водили шашни с этим транзитером, и по-хорошему там тоже требовалось провести серьезную проверку на предмет коррупции.

Наверное, таможенники сами испугались скандала, поэтому нам в конце концов удалось вырваться из западни с минимальными потерями.

О том, что против нас с Ириной и наших компаний составлен и действует самый настоящий заговор, мне сообщили, как это ни странно, офицеры ДСТ. То есть офицеры французской тайной полиции и контрразведки.

Когда вся эта коррупционная возня вокруг нас и наше сопротивление спровоцировали значительный шум и этот шум достиг Парижа, самое высокое начальство потребовало от местных шпионов разобраться, в чем тут дело.

Спецслужбы понаблюдали некоторое время за нашим муравейником, послушали и всё поняли.

Чтобы пресечь эту нездоровую травлю, офицеры, очевидно с согласия своего начальства, приехали к нам однажды открыто прямо в офис и сказали: «Твои проблемы — это на самом деле заговор. Заговор у тебя под носом. Ты сам виноват — развел тут крыс. Давай теперь разберись с этим побыстрее».

Сначала я им не поверил. Но потом, когда они уехали, проверил те факты, на которые они намекнули. Я сам тайком засел за бухгалтерские книги, просмотрел все счета за несколько лет и вычислил «кривые» договоры. Открытие меня повергло в состояние легкого шока.

Я не мог поверить, что люди, которым мы с Ириной доверяли и которым поручили ответственную работу, могли нас так жестоко обманывать и грабить.

Они фактически намеревались без всякой жалости пустить по миру нас и наших детей… Вот тут я впервые по-настоящему разозлился. Открытие свое я, разумеется, держал в тайне, а сам лихорадочно готовился к войне. Через пару месяцев она началась.