Олег Насобин - Бенвенуто

Вот и мы отправились туда поздней весной.

Я не стану здесь рассказывать про этот древний и знаменитый город. Про университеты, историю, войны, искусство, современность. Кому интересно, тот сам найдет информацию у более компетентных авторов. Для меня было важно, что Пиза — это город, где Челлини учился ремеслу и в котором у юного Бенвенуто открылись глаза на прекрасное. Он рассказывает в своей биографии, как постоянно находил время рисовать прекрасные скульптуры на древнем кладбище Пизы, называемом Кампо Санто.

Туда же, в этот город, Челлини отправился и в конце своей жизни… И вот более четырехсот лет спустя мы просто шли по его следам.

Некоторые места древнего города почти не изменились с тех давних пор. Среди изумрудного газона в туристическом центре Пизы находятся три замечательных туристических объекта: знаменитая падающая башня, великолепный кафедральный собор и «Святое кладбище» (Кампо Санто).

Причем если падающая башня привлекает огромные толпы людей, то скромная, сдержанная стена Кампо Санто не вызывает особого внимания у публики, и экскурсии туда менее популярны.

Тем не менее на кладбище путешественники все-таки заходят, но несравнимо реже и преимущественно группами: Кампо Санто включено в набор осмотра городских достопримечательностей. Мы тоже поступили как все заправские туристы. Купили билеты и первым делом взобрались на башню. Однако потом у меня уже не хватило терпения, и, не заходя в кафедральный собор, мы всей семьей решительно отправились к Кампо Санто.

В длинной, высокой и почти гладкой стене есть неприметная дверь. Это вход на кладбище. Там внутри — строгие галереи, практически мощенные могильными плитами, и зеленые поляны с надгробиями, датированными начиная с античных времен и заканчивая Средневековьем. Стены галерей всюду расписаны роскошными фресками.

Сначала мы бродили по кладбищу с восхищением. Но, честно говоря, довольно быстро все это стало нам надоедать. Я пытался увидеть пространство, фрески и надгробия глазами Бенвенуто, ведь он несколько раз говорил в своей книге, что приходил сюда подростком, чтобы учиться искусству, и много срисовывал с натуры. Но ничего особенно интересного мне заметить не удавалось.

Проблуждав так около часа и уже смирившись с тем, что пора уходить, мы вошли в еще одну довольно узкую дверь в стене галереи и оказались в большом зале с кирпичным полом и прозрачным потолком. Очевидно, этот зал был специально подготовлен для выставки огромных фресок, занимавших три его стены. Я скользнул по фрескам взглядом, потом посмотрел внимательнее… И оторопел. По коже пробежали мурашки, я вдруг всем естеством осознал: вот она, разгадка автопортрета. Мы наконец нашли то, что искали.

Прямо перед нами бородатый суровый старец в круглой красной шапочке, держа в руке развернутый свиток, давал жесткий урок праздной и богатой, напуганной жизненной правдой молодежи…

Старец выглядел точно как Челлини — тот же головной убор, та же композиция, такой же ракурс, и даже борода изображена похоже… Но фреска, которая находилась перед нами, на самом деле была написана в XIV веке, более чем за двести лет до портрета Челлини. Этот же персонаж в красной шапочке был изображен на левой и правой стенах зала. Надпись под фреской гласила: «Триумф Смерти. Буонамико Буффальмакко».

Я сел на скамейку в центре зала, и время перестало для меня существовать.

Ирина разделяла мое возбуждение, но в конце концов обязанности матери вынудили ее уйти из зала, чтобы показать дочери что-нибудь другое — кафедральный собор, например. Они ушли, а я остался.

Приходили и уходили группы туристов, сопровождаемые экскурсоводами. Некоторые языки я понимал хорошо: русский, английский, чешский, французский; некоторые лишь отчасти, догадываясь о смысле: итальянский, испанский, немецкий…

Забавно было наблюдать, что уровень подачи материала и смысловые акценты, которые экскурсовод делал в своем рассказе для туристов из разных стран, тоже были разными. Так, англоязычные (американские особенно) группы выслушали практичную бытовую версию. Французам рассказывали историю эмоционально и с описанием несколько надуманных красивостей. Но в целом информация была полезной и мне.

Тех, кто интересуется этими фресками, их историей и смыслом, я приглашаю прочитать специализированную литературу на эту тему. А сейчас достаточно будет сказать, что теперь каждому очевидно: Бенвенуто Челлини изобразил себя для потомков в образе святого Макария, чрезвычайно известного в то время персонажа фрески «Триумф Смерти» из Кампо Санто в Пизе.

Пикантность ситуации в том, что во время создания автопортрета Челлини как раз находился под очередным домашним арестом по пустяковому делу — за содомию и хулиганство. В этой связи вопрос. Ну кто, кроме него самого, мог это сделать? Кто еще мог сопоставить и отождествить себя со святым Макарием, преподающим урок жизни праздным аристократам?

Коротко говоря, сюжет ключевого для нас эпизода фрески, которым вдохновился Бенвенуто, таков. Богатые молодые аристократы, девушки и юноши, выехали на конную прогулку, чтобы развлечься. Жизнь кажется им забавной, легкой и беззаботной. Но неожиданно на лесной дороге они видят три открытых гроба, и в каждом из них — полуразложившийся труп.

Этот неожиданный, отвратительный вид Смерти и ужасный запах испугал и поверг их в смятение.

И только мудрец, отшельник, познавший, что есть жизнь и что есть смерть, — святой Макарий — преподает праздной элите суровый урок, читая древний свиток.

Вот так и изобразил себя для Вечности Бенвенуто Челлини: гений, мистик, отшельник поневоле, дерзкий убийца, умиравший в тюрьме, но выживший и вознесенный к вершинам славы.

Бенвенуто считал себя вправе преподать урок о смысле Жизни и Смерти — это следует из его автобиографии, воспоминаний и свидетельств о нем других людей.

Описываемый сюжет со святым Макарием мы находим на правой от входа фреске. Но и на левой стене есть изображения, имеющие много общего с жизнью и личностью Бенвенуто. Там находится фреска, которая называется «Жизнь анахоретов». И хотя название предполагает, что анахоретов там несколько, мы видим одного и того же персонажа, отшельника в той же красной шапочке, кадр за кадром, как в кино, проживающего свою жизнь.