Мария Шкапская - Это было на самом деле

И ведь, главное, так легко было ее утолить — сверкающий белый снег расстилался подле окопов, стоит только выскочить и захватить горсть, для того чтобы освежить горящий рот.

Первыми не выдержали дети. Как ни уговаривали их взрослые, они рвались наружу. Восьмилетний Вася Тынков решил, что он так быстро выскочит и наберет снегу, что его никто не заметит, а если и заметят, то не успеют выстрелить.

Но они успели. Мертвый упал Вася у входа в блиндаж.

На некоторое время попытки выйти прекратились. Но жажда делала свое дело: обезумевшие люди за каплю влаги рисковали жизнью.

Началась ужасная игра со смертью, игра, в которой принимали участие и взрослые и дети. Каждый старался выскочить как можно быстрей, захватить горсть снегу и с ней вернуться или взять ее в рот. Женщины хотели облегчить страдания малюток. Мальчики соперничали друг с другом в ловкости и быстроте, каждому казалось, что уж его-то минует фашистская пуля.

Но пули настигали всех. Со спокойной методичностью следили часовые за блиндажами. Они тоже были увлечены этой адской игрой, тем более, что они играли без всякого риска для себя.

Число трупов у блиндажей все росло. Лежала Екатерина Егоровна Попкова. Лежали братья Смирновы, Коля и Вася, двенадцати и пятнадцати лет. У каждого входа были свои жертвы.

Если часовые играли без проигрыша, то осажденные в блиндажах, наоборот, — без единого шанса на выигрыш. Потому что, если и удавалось иногда ускользнуть от пули с горстью снега, то это было только продлением страданий: утолена жажда, еще более жестоко мучит голод.

Когда фашисты сняли осаду, в блиндажах оказалось более тридцати трупов.

Из-под Ростова немцы отступали поспешно, озлобленно. Они так рассчитывали провести в городе зиму, а пришлось уходить. Злобу они вымещали на людях, на домах, на чем попало.

Уходя из села Большие Крепки, они подожгли дом Поголовкиных, в котором до этого они стояли. В доме в это время оставался только семилетний сын красноармейца Коля Стариковский. Он был болен и не мог встать с постели.

Когда дом уже был объят пламенем, прибежали Колина мать и бабушка. Они, рыдая, метались возле дома. Мать пыталась несколько раз войти в горящий дом. Но фашистские винтовки загораживали ей дорогу.

Наконец ей удалось вбежать в дом. Задыхаясь в дыму, накинув юбку на голову, чтобы защитить себя от огня, она пробралась в комнату, где лежал мальчик.

Но было уже поздно — от сына и от его маленькой кроватки остался только пепел.

В селе Самсоновка Курской области немцы сожгли все дотла. Все было разграблено, уничтожено и предано огню. От домов остались одни трубы. Дети собирались у тлеющих развалин и грелись — это было последнее тепло, которое мог им дать родной дом.

Одна изба не догорела — хозяевам удалось залить огонь и остановить пожар. Проходившие мимо несколько фашистов ворвались в избу. Хозяйка дома Синяева была выброшена за дверь и тут же на месте пристрелена.

Фашисты ушли. Из избы к матери выполз ее трехлетний сынишка. Он почти волочил маленького семимесячного, вытащенного из люльки, — ему казалось, что около мамы им обоим должно быть спокойнее.

На дворе стоял суровый январь. Жители разбежались, или погибли, или были угнаны в немецкий тыл. Никто не слышал, как плакали дети. Старший цеплялся за мать, хватал ее за руки, младший только тихонько плакал, жалобно, как котенок.

Крики старшего и плач малютки становились все тише, по мере того как на разоренную догорающую деревню спускалась черная ледяная ночь.

Когда утром детей нашли, их нельзя было отделить от матери. Холодные и неподвижные, как два изваяния, лежали они около мамы.

— Вы теперь не советские, а немецкие, — сказали фашисты жителям села Дубровка Курской области.

Их всех вывели на окраину деревни. Несколько солдат забежали вперед и стали всех обстреливать из пулемета. В толпе было много детей.

Раненых они прикалывали, некоторых сожгли. В избы, полные людей, бросали гранаты.

Маленького Витю Минникова тяжело ранило. Осматривая ребенка, один из солдат вдруг глупо засмеялся и напялил ему на голову кастрюлю. Кастрюля была мала, с трудом налезала на голову; солдат натягивал ее с усилием, даже стучал по донышку.

Через несколько минут раненый ребенок пришел в себя и начал кричать от невыносимой боли. Ему хотели помочь, хотели снять кастрюлю, покончить с этой жестокой шуткой.

Но кастрюлю нельзя было снять, да фашисты и не разрешали. Чем ужаснее кричал ребенок, тем им было смешнее.

Когда семидесятилетний дедушка Андрюшенко на них закричал, его застрелили в упор.

К утру Витя умер. Истек кровью и дедушка Андрюшенко. Умерла Мария Голубева, которая была ранена в спину и около километра бежала, раненная, по огородам, унося ребенка. Ребенок ее тоже умер. Умерли и все раненые — в поле, на дороге, в домах. Кто истек кровью, кто замерз. Деревня превратилась в кладбище. Только трупы могли стать немецкими в советской деревне!

На четвертый день наши войска вошли в Дубровку. Подавленные, потрясенные, ходили наши бойцы по избам, осматривали мертвых, окликали живых. Но живых не находилось. И вдруг в одной избе они услышали шорох. Кто-то маленький дышал и шевелился на печке. Услышав голоса, опять притаился и умолк.

Бойцы начали звать, уговаривать. Услышав родную речь, из-под лохмотьев выглянула крошечная девочка, сестра Вити Минникова, Нина. Она была ранена в пятку, не могла бежать и, как мышонок, притаилась на печке.

Нина Минникова была единственная из всех жителей Дубровки, оставшаяся в живых.

Было это 22 июня. Был чудесный теплый день. В Паланге, красивом литовском курорте, в пионерском лагере находилось около двух тысяч детей.

Лагерь жил своей обычной веселой жизнью: дети играли, купались, бегали по саду, когда внезапно зареял над ними в небе немецкий самолет.

Бомбы, сбрасываемые на них, ложились точно в цель.

Дети бросились бежать кто куда, но пули и осколки настигали их всюду. Дети падали в лесу, у дома. На самой дорожке упала Дануте Зилуте, — ей оторвало обе ноги. Над семилетней Эльзой наклонилась сестра Марита.

— Эльза, бежим, бежим скорее! — повторяла она, плача и тормоша сестру.

Но Эльза уже никуда не могла бежать: пуля пробила ей висок.

Первым из корпусов загорелся тот, где помещались самые маленькие. Пламя охватило его так быстро, что дети не успели спуститься вниз. В открытые окна видно было, как метались они по зданию, подбегали к окнам.

Их пугала высота, но огонь и дым наступали, и они начали выбрасываться один за другим из окон. Однако и на это решались только старшие и те, кто посмелее; остальные только в отчаянии ломали ручонки.