Иэн Бурума - Убийство в Амстердаме

Увлечение Тео ван Гога «божественным лысым» было довольно специфическим. Он, конечно, не испытывал ни тоски по государству-семье, ни страстного желания иметь сильного лидера, который привел бы голландцев в состояние всеобщего блаженства. Но у него, как и у Фортейна, была аллергия на «регентов», их самоуспокоенность, самодовольство и уверенность в том, что они «лучше знают». И он, и Фортейн, несмотря на разницу в возрасте, были порождением 1960-х, когда бунт против устоев церкви и государства потряс всех и вся. Потрясения были целью жизни ван Гога. Они придавали ему силы. Что бы ни говорил и ни делал Фортейн, он задавал своей родине и ее польдерам хорошую встряску. И, как ван Гог, поплатился за это жизнью.

Мы сидели в саду у озера в Вассенаре. Розы были еще в цвету, а слегка колеблющуюся поверхность воды покрывали белые лилии. Немного выше чуть пологой лужайки, где мы пили чай из фарфоровых чашек, красовалась большая белая вилла. В этом доме, полном старинной мебели и ценных книг, выросли Тео ван Гог и две его младшие сестры. Здесь не было ничего маргинального или мелкобуржуазного. О подобной роскоши люди вроде Пима Фортейна могли лишь мечтать.

Мать Тео, Аннеке, еще красивая белокурая женщина с проницательными голубыми глазами, была одета в элегантный красный костюм. Рядом с ней лежала пачка сигарет. Йохан, его отец, одетый в слаксы и рубашку с открытым воротом, раньше работал аналитиком в секретной службе, о чем дома упоминать было не принято. Он до сих пор не утратил манер профессионального разведчика: высказывался корректно и сдержанно, оставляя впечатление, что знает больше, чем хочет показать, и охотно уступая жене право вести беседу.

Она рассказала мне, что Тео был бунтарем уже в начальной школе, где написал памфлет под названием «Грязная бумага», вышедший в двух частях. Главной темой были кал и моча. Его соавтором стал аристократ Йохан Кварлес ван Уффорд. Я знал это имя. Хотя Тео родился в 1957 году» был на пять лет старше меня и познакомились мы с ним гораздо позже, я знал, каким воздухом он дышал, когда рос. В Гааге много социальных слоев, некоторые из них имеют очень неопределенные границы, но город нашего детства был застегнутым на все пуговицы городом бюрократов, банкиров и адвокатов, где вступление в теннисный или крикетный клуб сопровождалось вопросами о происхождении бабушек и дедушек, где мальчишки обижали младших из-за неправильно выбранного галстука, где дети возвращались в школу после рождественских каникул, проведенных в Швейцарии, с загорелыми лицами и сломанными ногами, где девочки носили платки «Гермес» и жемчужные ожерелья, где восемнадцатилетние парни приезжали на спортивную площадку в собственных «мини-куперах», обдавая грязью учителей на их велосипедах, и где такие фамилии, как Кварлес ван Уффорд, еще очень много значили.

Вассенар – это шикарный пригород Гааги, утопающий в зелени район просторных лужаек, дорожек, покрытых гравием, и больших вилл с буколическими штрихами вроде соломенных крыш и каменных фонарей. В Вассенаре находились резиденции послов крупных государств, банкиров и промышленных магнатов, скрытые от любопытных глаз простонародья. Его тихие, зеленые улицы, ухоженные сады и крепкие ворота говорили о благоразумии, скрытности и сдержанности.

Ван Гоги, однако, не похожи на остальных. Бунтарский дух присущ всей семье. Йохан, внук Тео, брата знаменитого художника, родился в семье со строгими кальвинистскими взглядами, водившей дружбу с социалистами. Его мать в девичестве носила фамилию Вибаут, члены ее семьи входили в число основателей первой социал-демократической партии. Во время войны несколько Вибаутов участвовали в Сопротивлении. Когда началась война, брат Йохана, Тео, был членом студенческой организации в Амстердаме. Он отказался подписать присягу в благонадежности, как этого требовали нацисты, и присоединился к Сопротивлению, где, помимо прочего, помогал подделывать документы и прятать евреев. В 1945 году его арестовали вместе с другими членами группы. Незадолго до конца войны он был казнен в дюнах на побережье Северного моря.

В семье Аннеке тоже были социалисты, но с квазиаристократической родословной. Поскольку ее дедушка служил дворецким в одной из знатных амстердамских семей, ее мать имела возможность посещать французскую школу вместе с дочерьми аристократов и учиться игре на фортепьяно. Она могла бы превратиться в сноба, но сохранила твердые левые убеждения, как и отец Аннеке, вступивший в Сопротивление вместе с другими социалистами. Арестованный за помощь евреям и работу в подпольной газете, он попал в концентрационный лагерь, был освобожден в 1944 году и тут же возобновил свою нелегальную деятельность. «Он был неутомим, – объясняла Аннеке. – Он никогда не сдавался, совсем как Тео».

В стране, где лишь немногие оказали активное сопротивление, а остальные предпочли не вмешиваться, семья Тео была необычной. Помимо прочего, ван Гоги являлись активными членами ныне не существующего Общества гуманистов, основанного в 1947 году для поддержки людей, искавших духовной жизни без веры в Бога. Вместо Библии они читали Вольтера, светского святого диссидентской литературы. Дед Тео добился того, чтобы голландские солдаты могли познакомиться с идеями гуманизма. По воскресеньям почти все утренние передачи голландского радио были посвящены проповедям католических и протестантских священников. А в 9:45 один из «гуманистов», отстаивая свои взгляды, рассказывал о жизни духа без Бога или Иисуса.

Кальвинизм, социализм, гуманизм – все оставило свой отпечаток. Возможно, этим объясняется то, что отец Тео не только служил в разведке, но и брал на себя миссии, достойные Дон Кихота. Взять, к примеру, его сопротивление планам строительства резиденции голландского наследного принца и его семьи в самой лесистой части Вассенара. Почему принцу позволяют занять так много земли? И восьмидесятилетний Йохан пошел от дома к дому, проводя свою обреченную на провал кампанию. Он так и не сдался. В конце концов, это был вопрос принципа.

В детстве Тео не интересовали ни война, ни героические подвиги его предков. Когда отец пытался читать ему детский рассказ о классе, отказавшемся заниматься плаванием после того, как ученикам-евреям было запрещено приходить в бассейн, он не стал слушать. Тео было девять лет, значит, это происходило в 1966 году. В Амстердаме это был год великого брожения умов, весь город встал с ног на голову, когда прово [15]в белых джинсах бросили дымовые шашки в королевскую карету, где ехала принцесса (теперь королева) Беатрикс со своим женихом Клаусом фон Амсбергом, немецким дипломатом, который, будучи школьником, вступил в гитлерюгенд. В этом не было ничего необычного; большинство немцев его возраста поступали так же. Безусловно, ничто не говорило о том, что будущий принц сохранил какие-то симпатии к нацизму. Совсем наоборот. Но королевская свадьба в Амстердаме, городе бунтарей и республиканцев, была расценена как провокация.