Иэн Бурума - Убийство в Амстердаме

Когда я спросил тюремного имама, выходца из Марокко, о «Форуме», достойной организации, продвигающей идеи мультикультурализма и толерантности, он закатил глаза и назвал «Форум» «краном субсидий, который нужно закрыть». Он сказал, что он против субсидий. «Мусульмане всегда хотят получать субсидии. Этому нужно положить конец. Государство всеобщего благоденствия зашло слишком далеко».

Тюремный имам Али ад-Дауди – не восторженный сторонник свободного рынка, а жесткий молодой активист, по его собственным словам, «человек резких суждений». Он гордится тем, что его мусульманские «братья» организовали бойкоты и демонстрации против датских карикатур, высмеивавших пророка. Он видит в этом энергичную защиту «религиозной цивилизации». С другой стороны, к мусульманам, успешно влившимся в поток голландской политики, он относится с презрением. Типичный мусульманский политик, сказал он мне, это «образцовый приспособленец». Таким людям нельзя доверять. Вместо них политические партии должны «активнее привлекать людей, являющихся членами своих общин». Я решил, что он имеет в виду таких людей, как он сам, и спросил его об этом. Он ответил, что не имеет шансов на успех в политике: «Моей бороды достаточно, чтобы отпугнуть их».

Как у многих молодых людей, у Мохаммеда Буйери существовала проблема авторитета. Но это была не совсем та проблема, с которой обычно сталкиваются «автохтоны». Если конфронтация с родителями воспринимается как унижение, отсутствие родительского авторитета дома может иметь даже худшие последствия. Нора, лидер мусульманских студентов в Неймегене, испытывала чувство неловкости за мать, когда они смотрели «Покорность» по телевидению. Самира, архитектора из Роттердама, покоробило, когда он понял, что отца не уважают на работе. Фархан, актер из Гааги, видел беспомощность своих родителей, не знавших, как справиться с самыми простыми делами в голландском быту.

Конфликт Мохаммеда с отцом был достаточно обычным для иммигрантских семей, выходцев из деревень. Он касался чести семьи и сексуальной свободы. Весной 2ооо года его семнадцатилетняя сестра Вардия познакомилась с парнем по имени Абду, жившим по соседству членом марокканской молодежной банды «Далтоны». Название они взяли из популярного бельгийского комикса о ковбое по имени Счастливчик Люк, который читали почти все голландские дети. У «Далтонов» были неприятности с полицией. Но Мохаммеда беспокоило не это. Проблема заключалась в отсутствии отцовского авторитета. Отец должен был уследить за Вардией. Связь с молодым человеком до брака недопустима. То, что у Мохаммеда была подруга, не имело никакого значения или, может быть, просто вписывалось в логику нарушенного когнитивного процесса. Он ведь мужчина. Голландские женщины доступны, а значит, не считаются. Но его сестра ставила под угрозу честь семьи. «Что я могу сделать? – сказал отец. – Она не слушает меня».

Мохаммед не пустил Абду в дом. Завязалась драка. Чтобы навести порядок, пришлось вызвать полицию. Вскоре после этого Мохаммед ушел из дома, снял квартиру и больше года отказывался от встречи с отцом. Примерно в это же время он перестал изучать бухгалтерское дело и переключился на корпоративные информационные технологии. Через год Мохаммед был снова арестован. Он случайно встретил Абду в парке в центре Амстердама. Подстрекаемые другими молодыми марокканцами, они устроили безобразную драку. Когда прибыла полиция, у Мохаммеда в руке был складной нож, которым он стал угрожать одному из полицейских, турку по национальности. Первый удар прошел мимо цели. Вторым он ранил полицейского в шею.

Выйдя на свободу после двенадцати недель, проведенных в тюрьме, он перенес еще одно потрясение. Мать Мохаммеда умерла от рака груди. Он был ее любимым ребенком. Несмотря на периодические приступы гнева, Мохаммед умел скрывать свои чувства. Он не присутствовал на ее похоронах в Марокко, и люди не сразу поняли, как повлияла на него ее смерть. Но знавшим его хорошо показалось, что он стал более замкнутым. Он хотел «найти истину» и написал об этом позже в прощальном письме семье непосредственно перед убийством ван Гога: «Я часто искал способ показать вам Истину, но между нами как будто все время стояла стена».

Поиски истины направили его на путь, ведущий к исламу. Некоторые полагали, что в его деспотичном отношении к сестре тоже виноват ислам. Айаан Хирси Али, безусловно, думала именно так. Но религия, вероятно, была не главной причиной. В семье, где с отцом мало считались, и в обществе, от которого марокканскому юноше легче было получить пособие, чем уважение, на первом месте стоял вопрос авторитета, достоинства.

Возможно, на его правдоискательство повлияли события il сентября, но они, похоже, еще больше сбили Мохаммеда с толку. Он, конечно, не поддерживал американские власти, но и не оправдывал убийство ни в чем не повинных людей. Насилие, сказал он друзьям, это не решение. С другой стороны, он допускал, что нападение могли организовать евреи. Это вряд ли можно назвать необычным. Многие мусульмане верили подобным домыслам.

Мохаммед по-прежнему активно участвовал в местных проектах, устраивал дискуссии, кулинарные уроки и т. п. Он собирался организовать новый молодежный клуб в своей старой школе и назвать его Mondriaans Doenia , то есть «Мир Мондриана». На фотографии, сделанной в то время и напечатанной в местной газете, приятный молодой человек поглаживает редкую бородку и улыбается в объектив. Его старые привычки – пиво, наркотики, ухаживание за голландскими девушками – постепенно уступали место более моралистическому взгляду на жизнь, особенно после того, как потерпел фиаско его последний проект. Ему сказали, что молодежных клубов и без того достаточно. На создание нового нет денег.

Интерес Мохаммеда к корпоративным информационным технологиям оказался столь же мимолетным, как интерес к бухгалтерскому делу, поэтому он еще раз сменил специализацию, на сей раз на то, что называлось социально-образовательной помощью. Он получил стипендию, позволявшую продолжать учебу в новом направлении, но вскоре ему снова стало скучно. Сокурсники заметили, что он стал проявлять странную придирчивость, например угрожал людям, употреблявшим спиртные напитки. По словам одного из студентов, «у него не было в колледже настоящих друзей, особенно под конец, когда он сформировал небольшую компанию из людей, в настоящее время находящихся в тюрьме». [39]

Хотя Мохаммед продолжал посещать собрания местного комитета, его настроение становилось все более мрачным. Он кричал на людей, отказывался обмениваться рукопожатиями с женщинами, прерывал собрание громкими молитвами или воззваниями к Аллаху и объяснял отказ в предоставлении субсидии на создание клуба Mondriaans Doenia предубеждением против мусульман. Изменилась и его внешность. Он не только отрастил бороду, но и стал носить вместо джинсов марокканскую джеллабу и шапочку для молитвы. Он забыл своих старых друзей. Отрывистое «салям» – все, что они слышали от него при встрече на улице. В его жизнь вошли новые друзья, такие как нелегальный иммигрант из Марокко по имени Нуредин. Был еще друг помоложе, которого звали Самир, они с Мохаммедом учились в одной школе. В семнадцать лет Самир уехал в Чечню, чтобы принять участие в священной войне, но вскоре вернулся, потому что там было слишком холодно. Считая, наверное, что южнее Голландии всюду светит жаркое солнце, он взял с собой только летнюю одежду. Один из его школьных учителей назвал его «придурковатым Робин Гудом».