Иэн Бурума - Убийство в Амстердаме

Но настоящий сдвиг произошел, когда ряд хорошо известных событий привел многих бывших левых в лагерь консерваторов. Сначала дело Салмана Рушди: «их» ценности столкнулись с «нашими»; свободомыслящему писателю-космополиту угрожала чужая религия в ее экстремальной форме. Потом нападению подвергся Нью-Йорк. А теперь погиб Тео ван Гог, «наш» Салман Рушди. Левые, озлобленные тем, что в их глазах выглядело как поражение мультикультурализма, или распаленные антиклерикализмом своего революционного прошлого, присоединились к консерваторам в битве за Просвещение. Болкестейн стал героем для людей, ранее презиравших его.

На первый взгляд имеет место прямое столкновение мировоззрений: с одной стороны атеизм, наука, равенство между мужчинами и женщинами, индивидуализм, свобода критиковать, не опасаясь жестокого возмездия, а с другой – божественные законы, откровения, господство мужчин, честь рода и так далее. Трудно представить себе, как можно примирить столь разные ценности в условиях либеральной демократии. Как не принять сторону Фрица Болкестейна, Афшина Эллиана или Айаан Хирси Али? Но при внимательном рассмотрении видны и менее очевидные противоречия. Люди подходят к борьбе за ценности Просвещения с очень разных позиций, и, даже когда они находят точки соприкосновения, их цели могут быть различными.

Хирси Али и Эллиана часто обвиняют в том, что они ведут на европейской земле сражения из собственного прошлого, словно они контрабандой ввезли незападный кризис в мирную западную страну. Травмированные революцией Хомейни или жестоким мусульманским воспитанием в Сомали, Саудовской Аравии и Кении, они восстали против веры своих отцов, и выбрали для себя радикальный вариант европейского Просвещения: Хирси Али как наследница Спинозы, а Эллиан как ученик Ницше. Они – воины на поле битвы в мире ислама. Но они борются и против жестоких культур, насильно уродующих половые органы девочек и заставляющих девушек выходить замуж за незнакомых мужчин. Бодрящий воздух универсализма сулит освобождение от племенных традиций.

Но то же самое можно сказать в какой-то степени и об их главном противнике, современном паладине, убийце Тео ван Гога. Голландская молодежь марокканского происхождения, скачивающая английские переводы арабских текстов из Интернета, также ищет общее дело, не связанное с культурными и племенными особенностями. Обещанная чистота современного исламизма, который в конечном счете является революционным мировоззрением, была отделена от культурных традиций. Вот почему он привлекает тех, кто чувствует себя чужаком как в предместьях Парижа, так и в Амстердаме. Они застряли между культурами, одинаково чуждыми им. Война между Просвещением Эллиана и джихадом Буйери – прямое столкновение не между культурой и универсализмом, а между двумя разными представлениями об универсальном: радикально светским и радикально религиозным. Радикально светское общество Амстердама после 1960-х, которое кажется землей обетованной образованному беженцу, спасающемуся от религиозной революции, ставит в тупик сына иммигранта из отдаленной марокканской деревушки.

Но не каждый праведный мусульманин – потенциальный террорист. Было бы заблуждением считать религию, даже ортодоксальную, главным врагом ценностей Просвещения. Даже если современный террорист зациклился на вере, он мог бы с таким же успехом выбрать – и в другие времена действительно выбирал – радикальные светские взгляды, чтобы оправдать свою жажду крови. Кроме того, есть различие между антиклерикализмом Вольтера, противостоявшего одному из двух самых могущественных институтов Франции восемнадцатого века, и современными радикальными атеистами, которые борются против меньшинства внутри и без того раздираемого противоречиями меньшинства.

Кроме того, существует разница между философами восемнадцатого столетия и консервативными голландскими политическими деятелями двадцать первого века. Первооткрыватели Просвещения были бунтарями с радикальными взглядами на политику и жизнь. Маркиз де Сад был типичным человеком Просвещения, как и Дидро. С точки зрения ислама Эллиан и Хирси Али, безусловно, бунтари. Труднее нащупать связь между респектабельным консервативным комиссаром ЕС и великим родоначальником садизма. Но прежде всего, конечно, надо признать, что многие консерваторы вступили в борьбу за современное Просвещение не из-за желания разбить святыни.

Святыни голландского общества были разбиты в 1960-е годы, как и повсюду в западном мире, когда церковь потеряла власть над жизнью людей, а правительству стали бросать вызов, а не подчиняться, когда сексуальные табу нарушались тайно и явно и когда – вполне в духе Просвещения – люди открыли глаза и уши незападным цивилизациям. Бунтарство 1960-х годов имело иррациональные, даже антирациональные черты, а порой даже отдавало насилием, и мода на такую экзотику, как маоизм, иногда превращалась в бунт против либерализма и демократии. Один за другими рушились религиозные и политические устои, поддерживавшие порядок в Нидерландах. Терпимость к другим культурам, которые распространялись с новыми волнами иммиграции и часто оставались практически непонятыми, иногда действительно была терпимостью, а иногда – безразличием, связанным с отсутствием веры в ценности и институты, нуждающиеся в защите.

Призыв консерваторов вернуться к ценностям Просвещения отчасти представляет собой бунт против бунта. По мнению многих консерваторов, толерантность перешла всякие границы. Они, как и некоторые бывшие левые, считают, что мультикультурализм был ошибкой и нужно вернуть «наши» фундаментальные ценности. Поскольку секуляризация зашла слишком далеко, консерваторы и неоконсерваторы ухватились за Просвещение как символ национального или культурного своеобразия, чтобы вернуть влияние церкви. Другими словами, Просвещением стал называться новый консервативный порядок, и его враги – инородцы, чьих ценностей мы не разделяем.

Возможно, это была необходимая поправка. Исламской революции, как любой радикальной системе убеждений, нужно оказывать сопротивление, и национальное государство, чтобы быть жизнеспособным, должно отстаивать свои интересы. Политические институты не являются чем-то чисто механическим. Важная особенность мышления эпохи Просвещения заключается в том, что всё – и в первую очередь ценности, претендующие на статус «необсуждаемых» или «фундаментальных», – должно быть открыто для критики. Весь смысл либеральной демократии, ее главная сила, особенно в Нидерландах, сводится к тому, что конфликты религий, интересов и взглядов должны улаживаться только путем переговоров. Единственное, что не подлежит обсуждению, – это применение насилия.