Федор Грецкий - Следы всегда остаются

Серегин страдальческим взглядом посмотрел на Никулина, а потом, медленно разводя руками, произнес:

— Ума не приложу. Первый раз в жизни случилось.

— Скажите, а на кого можно все-таки подумать?

— Боюсь, чтобы напрасно не оговорить, — все тем же тоном отвечал Серегин.

— Ну, а кто заходит к вам?

— Весовщицы, только весовщицы, — повторил Серегин. — Больше я никого не пускаю.

— А не мог ли кто-нибудь специально зайти в вашу комнату, когда вы выходили?

— И это могло быть. Но за много лет работы ничего подобного не замечалось. Не знаю, о чем и подумать… Можете арестовывать меня. Дожился старик до морщин, а не поумнел, — он виновато смотрел на Никулина. Сквозь очки были видны капельки слез на близоруких глазах.

— За что же вас арестовывать? — смутившись, произнес Никулин.

— Как за что? — не глядя на Никулина, промолвил Серегин. — А если пропуска у меня уворовали?

— Возможно их и не было?

Серегин поднял голову, лицо его просветлело.

— И это могло быть, — произнес он и с видимым облегчением повторил несколько раз: — Это могло быть.

— Это не главное, — видя, что Серегин к хищению не причастен и успокаивая его, проговорил Никулин. — Главное — найти преступника.

Серегин молча согласился, но помочь он ничем не мог.

Крамов, Серегин, Глушкина, Лунева — никто из них сегодня не сказал ничего нового Никулину. С тяжелым чувством лейтенант отправился домой. Он шел по улицам, встречая счастливые беззаботные лица людей, наверное ни о чем плохом не думающих. Остановился у фонтана. Детишек возле него не было, как тогда, в тот день.

Вода струями с шумом поднималась и падала в широкий бассейн, легкий ветерок нес брызги, охлаждая лицо.

К фонтану вдруг приблизилась женщина, видимо чем-то взволнованная, но счастливая. Это было видно по ее сияющим глубоким глазам, по затаенной в уголках губ улыбке, по тому, как она держала на плече спадающую косынку. Никулин позавидовал ее счастью. Долго смотрел на нее, когда она, не обратив ни на кого внимания, пошла своей дорогой.

А потом он пошел и сам…

Случайная эта встреча потом всплыла в памяти. Женщина эта была Галиной Пешкиной. Неудачно сложилась жизнь у Галины. Родители умерли рано и ей самой пришлось строить свою жизнь. Еще девочкой пошла на фабрику. Вначале была ученицей, потом ей дали самостоятельную работу. В восемнадцать лет вышла замуж. Замужество оказалось несчастливым. Муж плохо зарабатывал. Да и то малое очень часто пропивал. Родилось двое детей. Галине приходилось и за детьми смотреть, и на фабрику ходить. Потом грянула война. Мужа призвали в армию, а через месяц получила она извещение о его смерти. Какой ни был муж, а жалко было. Много Галина плакала. Но кое-как утешилась, успокоилась, детишек в детский сад определила. Работать на фабрике приходилось много. Фронт требовал обмундирования. Все новые и новые заказы поступали, все новые и новые партии отгружались на передний край.

Вернулся с фронта ее старый знакомый Ваня Серпухов, и пришел он в ее дом.

— Ну, что ж, Галина, — сказал он ей. — Мы с тобой старые друзья, да и беда у нас общая: у тебя муж на фронте погиб, а у меня жену здесь убило бомбой.

Он отвернулся к окну, впился взглядом в груду камней от разбитого дома. В комнате воцарилась мертвая тишина, которую никто не решался нарушить. Так продолжалось несколько минут.

— Слезами беде не поможешь, — первым заговорил Серпухов. — Будем новую жизнь начинать. Давай вместе горе забывать.

— А как это вместе? — спросила Галина. Ей не верилось, что ее прежний Ваня возвращается к ней. Ведь она когда-то отказала ему в сватовстве.

— Ну, что ты, не понимаешь, как вместе? — тихо произнес Серпухов и ласково посмотрел на Галину. Она стояла в нескольких метрах от него. Слезы горя постепенно сменялись слезами радости. Женщина вся преобразилась. На лице появилась теплая счастливая улыбка.

— Ванюша, дорогой, — промолвила Галина, медленно подходя к нему. Потом своими шершавыми руками поправила прядь волос, свисавших на его лоб, нежно поводила рукой по голове, как бы проверяя, действительно ли перед ней живой Ваня, не переставая смотреть ему в глаза.

— Дорогой, — еле слышно проговорила она и горячими руками обвила шею давно любимого человека.

Она чувствовала прилив каких-то небывалых сил, которые озарили все вокруг радостным солнечным светом.

Первые дни и даже годы шли спокойно. Серпухов устроился на завод по своей прежней специальности. Галина ходила на фабрику. Хотя муж и хорошо зарабатывал, но она так сроднилась с работой, что не могла ее оставить.

— Ну, что я дома делать буду, — каждый раз говорила она мужу, когда он предлагал ей оставить работу.

— Работа и дома найдется, — в свою очередь отвечал муж.

Но Галина не соглашалась. Дети подросли, в школу пошли, хлопот с ними стало меньше. Хозяйства у Серпухова, как у каждого городского жителя, почти никакого не было, а постирать белье, убрать квартиру и обед приготовить жена всегда успевала. Да и муж не стоял в стороне. Не успеет зазвенеть будильник на столе, как он вставал и делал все, что мог, помогая жене. Временами Галину охватывало состояние какого-то неземного, легкого и окрыляющего счастья. Ей хотелось в такие минуты куда-нибудь идти, улыбаться людям, солнцу, зеленым деревьям, птицам. Только говорить она не могла. Она могла только смотреть и слушать.

В тот раз, когда Галина подошла к фонтану, Никулин увидел ее в таком состоянии. Ей было особенно радостно еще и потому, что муж очень внимательно отнесся к какому-то новому соседу по квартире, на вид очень несчастному и бедному человеку. «Он может жалеть не только меня и моих детей, но и других людей», — с особым чувством подумала о своем Ване Галина.

Когда она возвратилась домой и Серпуховы всей семьей уселись за стол, новый сосед по фамилии Кирик пришел к ним снова.

— Пришел знакомиться, если примете, — улыбаясь, произнес гость. — А то живем через стенку, а друг друга не знаем.

— Мы познакомились, кажется, — сказал Серпухов.

— То не так, — загадочно произнес Кирик.

Невысокий, худенький, с осунувшимся лицом, он являл собой очень жалкий вид. Большая белая шевелюра украшала его голову. Серенький коверкотовый костюмчик, простая ситцевая рубашка, поношенные туфли говорили о бедности. И вдруг он выхватил из кармана бутылку водки и поставил ее на стол.

— А зачем вы водку покупали? — упрекнула его Галина:

— Для знакомства, — неожиданно бойко ответил Кирик. — Да сегодня и суббота, сам бог велит выпить.

— Это не обязательно, — недовольно заметил Серпухов, вообще не признававший ничего спиртного.

— Нет, уж я привык такие дни отмечать.

Хозяева, как сговорившись, одновременно посмотрели на своего нового соседа и у каждого мелькнула мысль о том, как можно ошибиться. Кажется, новый сосед был беден потому, что пропивал деньги. «Нашел чем хвастаться, — подумала Галина. — Отмечает «такие дни», а сам в ситцевой с заплатами рубашке ходит». Серпуховы не могли скрыть своего недовольства. Галина поставила на стол закуски, но сидела недолго. Кирик о чем-то пробовал рассказать, с жадностью выпил налитую водку, а потом поднялся и, не попрощавшись, ушел.