Джон Армстронг - Украинский национализм. Факты и исследования

После этого Восточная Украина оказалась под властью коммунистов, которой уже невозможно было бросить военный вызов. Какое-то время, однако, казалось, что рост националистических настроений – они росли даже среди тех, кто давно был сторонником марксистских доктрин, – мог бы принести то, чего не удалось добиться оружием. Чтобы понимать эту ситуацию, необходимо вспомнить, что коммунисты при Ленине изменили свою первоначальную позицию, чтобы апеллировать к национализму нерусских. В январе 1918 года, вскоре после прихода большевиков к власти, III съезд Советов утвердил теоретическое право всех наций царской империи идти своим путем и отделиться от большевистского правительства в Москве. В то же самое время это право перечеркивалось упоминанием о том, что оно может быть осуществлено только «трудящимися массами». Хотя позиция коммунистов была сформулирована более чем двусмысленно, их приверженность тезису о том, что интересы трудящихся представляет только коммунистическая партия и что нероссийские компартии составляют неотделимую часть центральной большевистской организации, превращала на деле самоопределение в фикцию. В последующие годы центральное партийное руководство использовало вооруженную силу когда можно, чтобы подтвердить, что местные компартии, низведенные до уровня простых филиалов единой партии, должны «править» в своей отдельной нации, которая составляла часть царской империи.

Изначально поставив целью жесткий коммунистический контроль, лидеры большевиков, однако, сделали широковещательные заявления против «великорусского шовинизма» и определили, что культура каждой нации должна быть «национальной по форме, социалистической по содержанию». Поощренные этим очевидным желанием развития национальной культуры в ущерб российскому культурному господству, которое навязывалось их народам в царские времена, многие из коммунистических лидеров наций с установлением коммунистического контроля энергично принялись налаживать независимую культурную жизнь. На Украине главным таким руководителем в начале двадцатых годов был нарком образования Александр Шуйский; после его смещения в 1927 году на его место пришел Николай Скрипник, еще более рьяный коммунист, но твердый сторонник украинского культурного национализма [26]. До какой степени эти люди были искренними приверженцами украинского национализма и до какой степени их благосклонность к нему мотивировалась желанием обеспечить себе народную поддержку и обуздать высокомерную власть Москвы с ее идеей интернационализма, который, по мнению Москвы, более соответствовал родоначальной коммунистической идеологии, трудно сказать. Во всяком случае, они пошли довольно далеко в поощрении чисто украинских черт и традиций, особенно в просвещении, литературе и образовании. В то время как эти коммунистические сторонники украинского национализма всегда составляли лишь долю правящей группировки на Украине и, следовательно, полностью не могли искоренить проникновение русских традиций в украинскую культурную жизнь, они, однако, способствовали развитию поколения молодых людей, которые привыкли думать и писать на украинском литературном языке, хотя многие продолжали расценивать владение русским как признак культуры.

Возможно, коммунисты группы Скрипника оставались в сердце более преданными коммунизму, чем национализму. Иначе обстояло дело, конечно, с очень большой группой интеллектуалов, одни из которых были представителями входящего в жизнь поколения, другие – из тех, что поддерживали национальные правительства революционного периода, но позже приняли советскую власть. Особенно заметным среди последних был Михаил Грушевский (Мыхайло Грушевський); хотя он некоторое время был президентом Рады (Центральной рады в 1917—1918 гг. – Примеч. пер), он решил вернуться на Советскую Украину, когда, казалось, там открылась возможность для националистической деятельности. Для него и его группы, которая состояла преимущественно из ученых и людей литературы, реальная цель состояла в том, чтобы пересмотреть коммунистическое предписание и строить культуру «социалистическую по форме, национальную по содержанию». Таким образом получилось, что Грушевский, который всегда в определенной мере принимал социалистическую доктрину как базу для необходимых реформ на Украине, уделил внимание марксистской идеологии в своих исторических сочинениях, но ясно показывал, что высшей реальной ценностью для него была украинская нация. Кроме того, он и его группа придерживались позиции, что исторически и экономически Украина была больше связана с Западной Европой, чем с Россией.

С коммунистической точки зрения такие идеи таили в себе достаточную опасность; в то время как коммунизм мог допустить на какое-то время в основе своей антипатичные ему формы, он не мог позволить, чтобы его собственные формы использовались как прикрытие для развития независимой идеологии. Похоже, Сталин, который настаивал на самом строгом соблюдении всех соответствий, принялся сокрушать «отклонение» украинцев в национальном вопросе, как только его власть набрала достаточную силу. Действительно, первые шаги в этом направлении были сделаны уже в 1927 году. Крупная атака развернулась, однако, в 1930 году – это были увольнение Грушевского с его академического поста (в 1929 году он был академиком АН СССР. – Примеч. пер.) и репрессии против его научного журнала «Украина». Наряду с атаками, которые развернулись против представителей интеллектуальной жизни, включая некоторых преданных марксистов, подобно историку Яворскому, выступавшему за независимое развитие Украины, прошли суды над учеными, обвиненными в принадлежности к подрывной лиге освобождения Украины [27]. Вряд ли случайно, что эта кампания преследований явилась простым совпадением по времени с коллективизацией сельского хозяйства на Украине. Во многих отношениях образование колхозов (по-украински «колгосп») ударило по украинскому крестьянину гораздо сильнее, чем по российскому. Первый был в основном более зажиточным, и, следовательно, терять ему было больше; кроме того, отсутствие традиционной общинной сельскохозяйственной организации на Украине делало для него новую систему более чуждой и отталкивающей.

Похоже, именно украинское крестьянство составило огромную, если не преобладающую часть тех несчастных миллионов людей, депортированных как «кулаки» в Сибирь или Казахстан либо в голодные жалкие трущобы разрастающихся советских городов. Очень вероятно, что эта ситуация породила потенциальную основу для национального восстания, которую создавал экономический и социальный гнет со стороны иностранных правителей подобно тому гнету, что существовал до войны со стороны польских и русских правительственных чиновников и землевладельцев. Коммунисты часто были вынуждены опираться на неукраинских – русских и еврейских – интеллектуалов, рабочих из городов, где они имели реальную поддержку, или людей, привезенных из самой России, чтобы выполнять планы коллективизации. Следовательно, вероятно, подавление националистической интеллигенции в это время носило, по крайней мере частично, характер превентивной меры, направленной на ликвидацию группы, которая сама по себе несла в себе ограниченную опасность, но могла бы оказаться реальной угрозой для коммунистов, если бы смогла использовать недовольство крестьян, чтобы обратить их к национализму.