Милтон Шульман - Поражение на западе. Разгром гитлеровских войск на Западном фронте

Все большие потери и разрушения ухудшали настроение старших офицеров. Нервы у всех были натянуты до предела, споры возникали все чаще и становились все более ожесточенными. Однажды, когда Кейтель выражал недовольство развитием событий, намекая на вину фон Рундштедта, старик в конце концов не выдержал: «Если вы думаете, что можете справиться лучше, приезжайте сюда и разгребайте эту грязь сами».

Когда после захвата Шербура и явного провала танкового контрнаступления 29 июня Кейтель позвонил и в отчаянии спросил: «Что нам делать? Что делать?», фон Рундштедт равнодушно ответил: «Что делать? Заключать мир, идиоты! Что еще вы можете сделать?» – и спокойно повесил трубку.

Блюментрит сообщает, что двадцать четыре часа спустя, 2 июля, поступил приказ из Берлина, отстранявший фон Рундштедта от должности. На его место был назначен ничем не примечательный шестидесятиоднолетний фельдмаршал Гюнтер фон Клюге, годом ранее командовавший злополучным танковым наступлением под Курском на Восточном фронте. Замена фон Рундштедта, ковавшего самые успешные наступления той войны, фельдмаршалом фон Клюге, прославившимся главным образом в качестве сторонника «победоносной обороны» на Востоке, была дурным предзнаменованием.

Бесполезно размышлять, что случилось бы в Нормандии, если бы фон Рундштедту позволили сражаться так, как он считал нужным. Сам он относится к этому вопросу философски:

«Я всегда считал наше положение во Франции безнадежным и понимал, что в конце концов мы проиграем войну. Однако, если бы мне развязали руки, думаю, что заставил бы союзников дорого заплатить за их победу. Я планировал медленное отступление с боями, вынуждая противника нести огромные потери за каждый отвоеванный клочок земли. Таким образом я надеялся способствовать принятию политического решения, которое спасло бы Германию от сокрушительного поражения. Однако я не мог поступать по-своему. Будучи главнокомандующим на западе, я не имел права поменять охрану перед собственными воротами».

Безусловно, методы фон Рундштедта были гораздо разумнее предложенных Гитлером. Тысячи американских и британских солдат, несомненно, обязаны своими жизнями тому факту, что фон Рундштедту не позволили действовать самостоятельно. Ефрейтор взял верх над величайшим немецким полководцем того времени. И за это мир должен быть ему благодарен.

«Провидение уберегло меня от беды, и я могу продолжать великий труд по достижению победы». Эти слова, произнесенные знакомым голосом Адольфа Гитлера, услышал мир, еще не пришедший в себя после головокружительных новостей о покушении на немецкого фюрера 20 июля 1944 года. Заявление пробудило надежду и вызвало разочарование у всех народов, воевавших с немецким рейхом: надежду на то, что немцы наконец-то готовы избавиться от человека, принесшего им невыразимые страдания и смерть; разочарование от того, что это первое серьезное проявление сопротивления нацизму закончилось провалом.

Отдернутый на краткий миг занавес обнажил разногласия, царившие на немецкой политической сцене. За это мгновение мир успел заметить суетливую тень антинацистского движения, в которое давно перестал верить. Затем огни в зале погасли, и на сцену снова выступил ловкий и коварный Геббельс. Подвергнув жестокой цензуре обстоятельства заговора, безжалостно казнив или заключив в концлагеря всех даже отдаленно с ним связанных, устроив тщательно срежиссированный суд над главными заговорщиками, нацисты сумели скрыть суть и значение путча 20 июля от немцев и всего остального мира. В результате заговор предстал перед современниками как жалкая попытка кучки недовольных военных совершить государственный переворот.

В действительности речь шла о гораздо более важном аспекте жизни нацистской Германии. В покушении участвовали представители всех слоев немецкого общества, которым хватило смелости проявить сопротивление гитлеровскому режиму. Этот заговор зародился в политической верхушке Германии. В нем в основном принимали участие люди, обладавшие в рейхе властью и авторитетом. Ввиду этой избранности число участников заговора было сравнительно невелико, но заговорщики выражали мнение гораздо больших слоев населения. По своей сути и форме мятеж радикально отличался от русской революции 1917 года, движущей силой которой были рабочие и солдаты. Искренняя поддержка широких масс позволила русским сбросить царя. Заговор 20 июля в Германии зародился не в народе, а потому его подавление мало повлияло на немецких солдат, не посвященных в планы заговорщиков, хотя сильно ударило по высшему армейскому командованию. Даже через четверть века трудно представить, как аукнется этот заговор будущим поколениям немцев. В воспоминаниях уцелевших заговорщиков весьма полно задокументированы различные попытки устранения Гитлера, кульминацией которых стал провал покушения 20 июля.

Отношение к этим людям и их деяниям в послевоенной Германии противоречиво и неоднозначно. Одни вспоминают их как патриотов-мучеников, олицетворяющих все лучшее в немецком характере. Другие – представители неонацистских партий, опасного меньшинства в Западной Германии, заклеймили их «преступниками июля 1944 года». Кое-кто видит в них основу мифа об еще одном «ударе кинжалом в спину», отводя им роль предателей, помешавших фюреру одержать победу. Их место в немецкой мифологии, видимо, будет зависеть от того, прочувствуют ли будущие поколения немцев коллективную вину за Гитлера или отмахнутся от нацизма как неприятного инцидента, не имеющего к ним никакого отношения. Если случится последнее, тогда участники заговора 20 июля останутся в истории некомпетентными идеалистами, провалившими свою миссию. Если произойдет первое, тогда этих людей будут почитать как национальных героев, своим отважным сопротивлением нацизму искупивших вину народа, который на тринадцать лет потерял связь с истинными ценностями христианства, гуманизма и цивилизации. Хотя, как мы уже говорили, диссидентов было немного, они – единственное светлое пятно в том мрачном периоде немецкой истории.

Первыми нелегальными противниками нацизма были члены интеллектуальных и левых групп, не пожелавшие смириться с давлением нового режима. Постоянно преследуемые одной из самых жестоких и бдительных полицейских систем, они, по мере укрепления национал-социализма, все глубже уходили в подполье. В то время как Гитлеру сопутствовали удачи во внутренней и внешней политике, численность и энтузиазм этих групп сопротивления истощались, пока в конце концов не остались крохотные дискуссионные кружки, представлявшие скорее философскую, нежели действенную оппозицию нацизму. Когда эти гражданские лица смогли привлечь на свою сторону влиятельных инакомыслящих армейских офицеров, их сопротивление приняло более активную форму: только с помощью военных можно было нейтрализовать личную охрану Гитлера, состоявшую из эсэсовцев. Впервые представилась возможность разработать планы свержения национал-социалистского режима.