Милтон Шульман - Поражение на западе. Разгром гитлеровских войск на Западном фронте

По мере того как неудача следовала за неудачей, Гитлер становился более замкнутым и угрюмым. Повсюду ему мерещилось предательство, он стал полагаться только на собственное суждение даже в самых незначительных вопросах. Однажды, совершенно не представляя реальной ситуации, фюрер приказал сосредоточить бронетанковые части в одном из советских городов. В результате фантастическое количество танков скопилось в очень ограниченном секторе, приведя к хаосу. Когда Гитлер приказал предать командира корпуса военному трибуналу, ему напомнили, что он лично спланировал маневр. «Где вы прочитали об этом?» – налетел Гитлер на офицера, осмелившегося ему возразить. «В дневнике вооруженных сил» – последовал ответ. Казалось бы, вопрос исчерпан, однако в тот же день историческому отделу ставки было приказано в будущем не отмечать оперативные приказы Гитлера в дневнике вооруженных сил и даже косвенно не упоминать о его вмешательстве в военные операции. С того момента шесть стенографистов вели записи всех дискуссий, совещаний и распоряжений, а затем особым крупным шрифтом для дальнозоркого Гитлера печатался единственный экземпляр, который хранился в его личном сейфе. Записи разговоров в ставке часто помогали Гитлеру разбираться с непокорными генералами [1].

Начав с глобальных стратегических решений, Гитлер вскоре погряз в мелких тактических проблемах, затрагивающих относительно незначительные формирования и маловажные сектора. Он так сильно верил в собственную непогрешимость, что, если проваливалась такая операция, как захват Москвы, объяснял неудачу некомпетентностью и трусостью командующего операцией. Гитлеру редко приходило в голову, что, быть может, стратегический план был просто невыполним. В результате фюрер не только единолично принимал важные решения, но и старался гарантировать исполнение этих решений так, как он считал необходимым. К тому моменту, когда союзники подготовились к вторжению на континент, все старшие немецкие офицеры были скованы и запуганы ограничениями и угрозами из Берлина, поэтому инициатива могла проявиться лишь на самом низком уровне. В Нормандии централизованное вмешательство достигло такой огромной степени, что поступавшие из Берлина директивы определяли не только части, задействованные в атаке, но и сектора, которые они должны были занять, и дороги, по которым они должны были продвигаться. Когда немцев отбросили к Рейну, Гитлер принял на себя командование всеми боевыми действиями на западе. 21 февраля 1945 года фельдмаршал фон Рундштедт издал следующую сверхсекретную директиву:

«Штаб Верховного командования.

Запад, G-3 N.595/45. 21 янв. 45.

Сверхсекретно

s/1 РУНДШТЕДТ

Нижеследующий приказ фюрера приводится дословно:

1. На командующих армиями, корпусами и дивизиями возлагается личная ответственность за поступление ко мне всех нижеперечисленных решений или намерений заблаговременно, чтобы я мог повлиять на них и издать при необходимости контрприказ, который своевременно достигнет передовых частей:

а) любых решений, касающихся боевых действий,

б) предполагаемой атаки соединения численностью более дивизии, не указанной в директивах штаба главного командования,

в) любых наступательных действий на стабильном фронте, которые могут привлечь внимание врага к данному сектору, за исключением обычной патрульной деятельности,

г) любого предполагаемого отступления,

д) любого предполагаемого оставления позиции, укрепленного города или крепости.

2. Командующие армиями, корпусами и дивизиями, начальники штабов и все офицеры Генерального и других штабов несут передо мной личную ответственность за то, чтобы любой рапорт, адресованный лично мне или по другим каналам, не содержал ничего, кроме правды. В будущем я буду решительно карать любую попытку скрыть факты, умышленную или по халатности...

Адольф Гитлер».

Вот до чего дошел гордый немецкий офицерский корпус. Фельдмаршалы и генералы не могли передвинуть свои войска вперед или назад без разрешения презираемого ими ефрейтора. Никогда прежде с боевыми командирами не обращались так грубо и презрительно, никогда прежде их столь решительно не лишали власти. Таковой была цена, которую им пришлось заплатить за помощь в сокрушении Веймарской республики, за свои честолюбивые стремления к националистической воинственной Германии. В своем рвении к уничтожению демократии они породили дитя, обреченное на отцеубийство.

Интересно поразмышлять о том, что случилось бы, если бы политический глава демократического государства попытался вмешаться в дела военных лидеров или не стал бы считаться с их мнением. Предположим, Черчилль настоял бы на том, чтобы фельдмаршал Монтгомери атаковал Эль-Аламейн двумя месяцами ранее, чем командующий считал это целесообразным. Во-первых, фельдмаршал Алан Брук, начальник имперского Генерального штаба, скорее всего, обратился бы к Черчиллю от имени Монтгомери и заявил бы, что фельдмаршал лучше знает, когда наступать. Если бы это не помогло, на совещании комитета начальников штабов, где представлены главы всех армейских служб, Черчиллю предложили бы отступиться. Тем временем кто-нибудь мог обратиться к Эттли, главе оппозиции, или другому члену кабинета военного времени (коалиционного правительства 1940-1945 гг., возглавляемого У. Черчиллем. – Примеч. пер.) с просьбой использовать свое влияние и убедить премьер-министра изменить решение. К тому моменту Черчилль, несомненно, убедился бы в своей неправоте и смирился бы; хотя вполне вероятно, для этого потребовались бы намек в прессе на разногласия в кабинете военного времени и неудобные вопросы в палате общин. Последовали бы пылкие и красноречивые опровержения, и операция проводилась бы по заранее намеченному плану.

Это предположение, разумеется, не означает, что политический глава демократического государства в принципе не может взять верх над военными лидерами. Черчиллю это часто удавалось, особенно в начальный период военных действий в пустыне под командованием фельдмаршала Уэйвелла. Однако доказано, что политические и военные лидеры союзников гораздо чаще шли на взаимные уступки, чем было бы возможно при диктаторском режиме. Поразительный пример успеха военного лидера в отстаивании собственного курса вопреки давлению политической оппозиции приводится в книге капитана Бутчера «Три года с Эйзенхауэром». Бутчер отмечает, что весь день 5 августа 1944 года премьер-министр Черчилль пытался убедить генерала Эйзенхауэра отменить запланированное вторжение во Францию. «Айк (прозвище Эйзенхауэра. – Примеч. пер.) сказал «нет», – пишет Бутчер, – и повторял свое «нет» целый день, используя все варианты отрицаний, имеющиеся в английском языке». Верховного главнокомандующего поддержали адмиралы Рэмси и Теннант. В гитлеровской Германии за подобным сопротивлением фюреру последовала бы немедленная отставка.