Лев Самойлов - Пароль — Родина

— И московской прописки у вас нет, гражданин, — неожиданно заметил Жабо, листая паспорт. — Где же вы живете?

— Пока в Мытищах, не то в комнатке, не то в сарайчике. Все хочу устроиться по своей специальности или в ополчение податься.

— На какие же средства существуете?

— Вот именно — существую, а не живу. Были кое-какие сбережения, подходят к концу. А для армии — хворый. Брезгуют…

— Ну, в ополчение не только здоровяки идут, — перебил Жабо. — А вообще-то надо поближе с вами познакомиться, — закончил Жабо и… спрятал документы незнакомца в карман шинели. Он решил, что в такое тревожное время, раз возникло подозрение, надо человека проверить. В годы службы на границе сколько раз случалось, что первичное, незначительное подозрение потом приводило к разоблачению разветвленной сети вражеской агентуры.

В это время по площади проходил воинский патруль. Жабо поднял руку и окликнул старшего патруля — лейтенанта с седыми висками. Капитан попросил лейтенанта помочь доставить «учителя» в комендатуру НКВД. Тот охотно согласился. Пока они шли к площади Дзержинского, задержанный все время возмущался, что «хватают невинных людей», и замолчал лишь после того, как Жабо резко бросил:

— Фашисты недалеко. Понятно?!

— Понятно, понятно… — пробормотал задержанный. — Ведите, ваше дело такое.

В комендатуре НКВД Жабо сдал задержанного дежурному оперативному работнику, рассказал о случайной встрече на Красной площади, о возникших у него подозрениях, подписал протокол своих показаний и лишь после этого отправился к месту назначения. На прощанье майор госбезопасности со значком почетного чекиста на гимнастерке сказал:

— Примерно через недельку, если еще не уедете на фронт, загляните. Моя фамилия Карлов. Майор Карлов. Может быть, смогу вас проинформировать. Мой добавочный телефон — 3—45.

Уже сгущались сумерки, когда Владимир Жабо появился в кабинете командира батальона особого назначения Западного фронта полковника Иовлева и официально представился.

— Когда приехали? — спросил Иовлев, о котором Жабо слыхал, что тот — старый кадровый офицер, участник гражданской войны, и это обстоятельство заранее вызывало у Жабо симпатию и уважение к командиру. — Садитесь.

— Приехал еще утром, товарищ полковник.

— Почему же задержались? Поезд опоздал? Или в отделе кадров долго оформлялись?

— Нет, в отделе кадров все оформили быстро. Но потом я пошел на Красную площадь — когда там еще побывать придется, — и вот что приключилось.

Жабо рассказал Иовлеву обо всем, что произошло на Красной площади, и добавил:

— Если задержал невинного человека — придется извиниться. А на всякий случай проверка не помешает.

— Правильно, — согласился Иовлев. — Фашисты все время осуществляют массовую заброску своей агентуры. Нашим чекистам работы хватает… Ну, а теперь — к делу. С военкомом батальонным комиссаром Стригуновым, с начальником штаба майором Латышевым и секретарем партбюро политруком Щепровым встретитесь сегодня же. Они помогут вам поближе познакомиться с личным составом, с их боевой, политической и специальной подготовкой. Народ у нас как на подбор. Золотые люди. Отбирали индивидуально и тщательно. Ваше личное дело я тоже просматривал. Но лучше всего — рассказ живого человека. Так что, капитан, рассказывайте о себе.

К такого рода разговорам Жабо никак не мог привыкнуть. Рассказывать подробно о себе казалось неудобным — ведь все, что нужно, в личном деле записано… Но раз полковник просит или приказывает, надо подчиниться и как можно короче повторить основные сведения о себе. Это вполне естественно — ведь полковнику небезразлично, кто у него будет заместителем, как поведет себя в бою. Батальон-то лишь по названию батальон, а фактически это отборная часть особого назначения.

И Жабо, как можно короле и скромнее, стал рассказывать.

Родился он в Донбассе, в городе Алчевске, в 1909 году. Учился в Горнопромышленном училище, так как, следуя семейной традиции, собирался трудиться на шахте, где смолоду работали отец, брат и все ближайшие родственники.

— Я хоть и литовец по национальности, но фактически — потомственный русский шахтер, — не без гордости сказал он и заметил, как полковник удовлетворенно кивнул головой.

Закончив училище, Владимир работал на шахте слесарем по врубовым машинам, со всеми заданиями справлялся, когда требовалось — оставался на вторую смену. Но его не оставляла давняя мечта стать военным — кавалеристом или танкистом. Поэтому в 1929 году поступил в кавалерийское училище, где прошел отличную воинскую и политическую выучку. И весь дальнейший его жизненный путь связан с беспокойной военной службой, которую он, кстати, называл не службой, а более возвышенно — служением. Да так оно и было: служба означала выполнение определенных обязанностей, а служение требовало идейной убежденности, партийного понимания необходимости своего места в жизни, полной отдачи сил и знаний бойцам, которыми приходилось командовать. А командовал он сначала взводом в Харьковском пограничном училище (как он любил этих ребят — красных курсантов, и как они любили его — внимательного и требовательного, отзывчивого и строгого…), затем перекочевал на границу, где стал начальником маневренной группы погранотряда, а с декабря 1939 года, до начала Великой Отечественной войны, был начальником отделения штаба пограничного отряда.

Война уже бушевала вовсю, а здесь, на южной границе, было сравнительно тихо, не то что на Западе. Но кадровый военный, коммунист с 1931 года, Владимир рвался на фронт и стал осаждать начальство рапортами с просьбой отправить его на передовую. С такими же просьбами обращались многие его товарищи, многим отказывали: ждите, когда понадобитесь, а пока — ваше место здесь.

Но Жабо добился своего, и вскоре с южной границы был направлен на Запад и назначен заместителем командира 909-го стрелкового полка 247-й дивизии.

«И вечный бой!.. Покой нам только снится…» Теперь эти поэтические строки стали действительностью. День за днем, ночь за ночью, бой за боем…

— Вы, кажется, были ранены? — спросил полковник Иовлев.

Да, в одном из боев пулевое ранение вывело на некоторое время капитана Жабо из строя. Пришлось лечь в госпиталь. «Товарищ военврач, уже все в порядке, меня пора выписать», — не раз обращался Жабо к медикам. Но они уже привыкли к таким просьбам и внешне равнодушно отказывали. И когда врачи решили его выписать, Жабо, не теряя времени, поспешил за назначением. И вот в руках предписание — явиться в распоряжение командира батальона особого назначения Западного фронта на должность заместителя комбата. Неважно, что был заместителем командира полка, а теперь станет замкомбата. Но ведь это не просто стрелковый батальон, а особого назначения. Капитан понимал, что значат эти слова: «шуровать» во вражеских тылах, бить противника на его важнейших коммуникациях, вести разведку в самых трудных местах, где скапливается гитлеровская техника и живая сила… Поэтому, честно говоря, Жабо был вполне доволен полученным назначением.