Александр Андреев - Степан Бандера в поисках Богдана Великого

Ну вот, теперь хорошо. Теперь спать. Ужасный отбросил опустивший кубок, привычно пойманный постоянно-временным холуем, и вдруг вздрогнул. Сегодня он совсем не куражился над верой, и это было нехорошо. Иван потянулся за Святым Письмом, попробовал его взять липкими от крови пальцами, не удержал и уронил на александровский пол. Первая книга глухо ударилась о слободские половицы и сама открылась на какой-то не раз читанной прежним владельцем странице. Ужасный с непонятно откуда появившейся натугой поднял Письмо, и его постоянно опухшие от злобы и жадности глаза сами наткнулись на четкие строки: “Сказано – не убивай, кто же убьет, подлежит страшному суду”.

Иван побледнел. Он давно уже был мистиком и поэтому подумал, что эти слова говорят о конце не только его и его династии, но и о страшной, неотвратимой и по его вине приближающейся Смуте. Впрочем, Смута его не интересовала. Вурдалаков волнует только то, что касается их личной свободы, которую они привычно объявляют всеобщим и универсальным авторитетом. Ужасный попытался об этом подумать, но у него как всегда ничего не вышло. Тот, кто убивает, думать не может. На всякий случай Иван решил подняться и отделать еще троих невиновных, чтобы количество убитых в этот день совпало с числом его бесконечных самодержавных титулов. Мысль была хороша. Ужасный сразу успокоился и пошел доотделывать. Вот как славно, а то вечер чуть не пропал даром!”

Степан Бандера с трудом оторвал глаза от рукописи и долго яростно молчал. Вот откуда пошло это невменяемое самодержавие. Значит, дело не в форме правления и династии, а в том, кто сидит на этом высоком кресле, услужливо называемым троном. От слова “тронуться”, наверно. Приходит правитель, в России, в Польше, на Луне, и начинает убивать, обязательно безнаказанно, своих подданных, при этом мерзко заявляя, что у него на это есть непонятно откуда взятое высшее право. Таких государей быть не должно, но именно таких и много. Степан подумал, что история давно перечислила все способы недопущения подобной мрази к престолу. Он уже давно знал, что должен сделать так, чтобы взявшийся из чужой страны упырь на троне или трибуне не издевался над его соотечественниками. Степан только сначала хотел понять, как там все было после Богдана, и почему не получилось у Симона.

Лошади устали больше бойцов, которых поддерживала в седлах только надежда на скорый отдых. По херсонским степям из под всё ещё польского Львова-Лемберга медленно ползла в Крым сплошь перевязанная и совсем недлинная лента Первой Конной армии, сильно поредевшей в неудачную польскую компанию 1920 года. Мрачное, но совсем не безысходное настроение бойцов было хорошо видно на их смертельно усталых лицах, покрытых многодневной щетиной.

Вот, наконец, и лес, на опушке которого на привале можно развести костры, помыться, поесть горячей еды, привести в живое состояние едва передвигавших ноги боевых коней. Будёновцы оживились, и по рядам прокатилась рябь шуток и коротких смешков.

Вдруг резко зашумел совсем близко стоявший лес, из которого быстро выходили и выстраивались для атаки конные сотни не по форме одетых всадников. Несмотря на лесной сюрприз, опытные красные кавалеристы, конечно, успели развернуться для встречного боя. Через минуту две конные лавы с гиканьем и свистом влетели друг в друга, перемешав так и не успевшие начать стрельбу тачанки. Первую Конную армию перед уже совсем близким Крымским полуостровом с размаху встречала Повстанческая дивизия атамана Лютого-Гонты. Страшная рукопашная схватка-резня тысяч и тысяч всадников разразилась на насквозь пропеченной солнцем херсонской земле.

Буденовцы в яростном бою на лесной херсонской опушке сумели отбиться от не поддержанных соседними атаманами сотен Лютого, отдохнули, поучаствовали в разгроме группировки белого генерала Врангеля в Крыму, а потом и в боях на внутренних фронтах необъятной родины. С атаманами зеленых было покончено вскоре после победы над армией Украинской Народной Республики во главе с Директорией Симона Петлюры.

Заросшие густым лесом и похожие на ущелье глубокие и широкие овраги-балки тянулись по украинской земле от Днепра чуть не до самых Карпат. Почти непроходимые от разросшихся куп деревьев яры были украшены громадными раскидистыми дубами, ясенями, грабами, березами и столетними липами, из которых веками делались великолепные многометровые казацкие чайки, бравшие на борт десятки чубатых бойцов. Сотни холодных и прозрачных родников, речушек, речек с чистейшей водой давным-давно дали название обширному Холодному Яру, ставшему в 1918 году партизанским и повстанческим центром Украины. Сюда собирались тысячи и тысячи селян, измученных мародерством, грабежами, хаосом и анархией мировой и гражданской войн и революции, катившейся из конца в конец вдруг умершей Российской империи. Из Холодного Яра раз за разом вылетали в далекие и близкие рейды конные сотни селян, за долгие военные годы прекрасно научившихся владеть не только огнестрельным, но и холодным оружием, которые возвращались назад с успехом или израненные, лечились и отдыхали, набирались сил перед новыми боями. Во главе повстанческих отрядов стояли атаманы Пугач, Заболотный, Орлик, Блакитный, Яблочко, Загородний, Клепач, знаменитый Зеленый, давшие название всему партизанскому движению, Лютый-Гонта и десятки других.

Иван Макарович Лютый-Гонта, родившийся на Черкасщине в селе Толмачи, окончил омскую школу прапорщиков и участвовал в боях Мировой войны, ещё не знавшей, что она Первая, потому что не последняя. В 1918 году, уже в гражданскую войну, украинская Директория назначила его командиром 23-го Черкасского куреня, с которым Гонта воевал в составе Запорожской дивизии, был ранен, заболел тифом и попал в госпиталь Умани, которую в тот момент захватили большевики.

Больной и худой как тень Лютый чудом сумел бежать от расстрела, пробрался на родину и возглавил партизанский отряд, быстро набравший семьсот сабель. Повстанцы во главе с боевым офицером совершали антибольшевистские и антибелогвардейские рейды не только по Черкасской, но и по Елисаветградской и Херсонской областям-губерниям, везде воюя с красными и деникинцами.

Белогвардейцев скоро не стало, и большевики для борьбы с отрядом Лютого смогли отправить полностью укомплектованную дивизию. В селе Мокрая Каличарка политические комиссары со штыками наперевес согнали на выгон все её мужское население, которое назвали сообщниками повстанцев, и с удовольствием расстреляли каждого десятого жителя – 17 украинцев и 5 евреев, привычно применив на практике свой любимый людоедский принцип коллективной ответственности невиновных за якобы виновных.