Ксения Лученко - Матушки: Жены священников о жизни и о себе

Я в то время работала в школе, была комсомолкой (тогда почти все были комсомольцами, от этого было никуда не деться), и за хождение в церковь меня просто могли выгнать с работы. Поэтому поначалу я немножко испугалась. Но я батюшку очень любила и понимала, что если сейчас по этой дороге с ним не пойду, то его выбор будет однозначным (и не в мою пользу, конечно). Это я почувствовала сразу. Поэтому я стала потихонечку за ним продвигаться. Я крестилась. Мы стали ходить в церковь вместе. Для меня это было очень ново и даже странно. После школы, вообще после той жизни, в которой Церковь была как бы на задворках. И действительно, бытовало такое представление, что Церковь – это место для старушек и неудачников. Старушек, и правда, было много, а вот мужчин – единицы. Мы ходили в храм Рождества Богородицы во Владыкино. Молодых людей там практически не было. Мы в основном общались с пожилыми женщинами, со старыми прихожанками этого храма. Когда ходили на Пасху, на праздники, то проходили через строй комсомольцев, ДНД и милиции. Было довольно страшновато, но нас, к счастью, ни разу не останавливали. Так мы провели не одну Пасху, а несколько лет…

У нас уже тогда родилась Маша, и мы крестили ее поздно, уже в четыре года. Это было так непросто: ты приходишь с паспортом, со свидетельством о рождении, все это записывается за ящиком и передается в исполком. Мне это могло реально грозить увольнением, и потому мы искали церковь, где могли бы попросить нас не записывать. Тогда была такая практика в некоторых храмах, часть детей крестили официально, а вместе с ними крестили без оформления, власти смотрели на это снисходительно, это было удобно практически всем. Так Машу и крестили в храме Всех Святых на Соколе, без оформления. Такие же проблемы были и с венчанием. Священники боялись венчать молодых, а мне ведь тогда было лет 25, не больше. Но потом батюшка отец Димитрий (ныне покойный) из Владыкинского храма, решился совершить над нами это таинство. В тот день, когда мы венчались, служительницы дождались, когда все выйдут из храма, чтобы закрыть двери. Это не было таким красивым зрелищем, как теперь, – скорее, в этом была катакомбная атмосфера. На нашем венчании никого не было: ни родственников, ни знакомых, все было очень скромно. И конечно, у меня не было чудесного подвенечного платья, я была в обычной юбке и в красном повседневном свитере.

Батюшка поступил учиться в МГУ на факультет журналистики. Он учился на вечернем и работал художественным редактором в нескольких московских журналах. И несмотря на такую нагрузку, не пропускал практически ни одной службы в храме. Наши основные храмы были во Владыкине, в Удельной по Казанской дороге и храм Ильи Обыденного на Остоженке.

У нас был знакомый священник с очень трудной судьбой. Мы считаем его своим духовным отцом, потому что в церковной и духовной жизни воспитывал нас именно он. Он дал нам такой трезвый взгляд на церковную жизнь, может, даже критичный, безо всякого елея, но вместе с тем привил нам любовь к Церкви, к службе. Сейчас он не служит. И я не буду называть имена. Но мы ему очень благодарны, что он для нас делал очень много, как первый учитель первоклассника. Он заложил базу, основу, и теперь нам легко все оценивать, чтобы ни было. Между нашими семьями установились дружеские отношения, он знал нашу жизнь и поэтому от каких-то развлечений отсекал нас тоже постепенно. Так разумно, что я этого перехода как-то не заметила. С ним было все очень постепенно. Он говорил, что если в возрасте 10–11 лет ребенок возьмет Псалтырь, то это к психиатру. Все должно быть в свое время, складываться естественно, ничего не должно быть насильно. Мы старались сделать все это незаметно. Поэтому если в школе давали конфеты постом, то Маша их ела. Наверное, она страдала оттого, что ровесницы гуляют, а она должна выстаивать с нами длинные службы. Но она была девочка послушная. Бунтов никогда нам не устраивала. И Миша тоже. Потом уже Маша мне рассказывала в 16 лет, как она страдала… Эти юбки! Мы тогда зарабатывали по 100 рублей в месяц, купить что-либо было сложно, и одеть ребенка тоже сложно, поэтому мы пользовались гуманитарной помощью, которая поступала в церковь, и все ходили в обносках. Это приучало к смирению.

А когда мы снимали дачу в Красково, потом в Быково, то ходили в храм Успения. Чудесный храм деревянный, очень красивый. Как только дьякон заметил мужчину, который ходит на все службы, он пригласил его в алтарь, и батюшку благословили читать Апостол. Это было летом, потом, когда мы уже съехали с дачи, он стал приезжать специально, чтобы читать Апостол. Ему уже мало было стоять как прихожанину, он хотел именно участвовать в службе. Года два он так ездил.

Он уже отпустил бороду, и некоторые принимали его за священника. Когда мы приехали на Преображенку, ходили в храм Ильинский Черкизовский, одна девочка увидела его и как закричит: «Батюска, батюска!» Хотя я не могу сказать, чтобы он тогда специально думал о священстве.

А в храме Ильи Обыденного, куда мы тоже постоянно ходили, была своя особая атмосфера. Там мы познакомились с Варварой Васильевной Черной, которая потом стала монахиней Серафимой, игуменьей Новодевичьего монастыря. Ее путь проходил у батюшки на глазах. Как-то постепенно и его стали спрашивать, не хочет ли он принять сан. Но наш духовный отец и в этом был как-то осторожен и не торопил.

Тогда я очень этого боялась, потому что я знала, что когда-то жизнь круто изменится. Это сейчас все вошло в свою колею, я привыкла.

Рукоположение повлекло за собой переезд из Москвы в Калужскую область. Я к тому моменту уже оставила работу, потому что Миша пошел в первый класс, и я решила, что буду заниматься ребенком.

Из Москвы уезжать было, конечно, тяжело. Вся сознательная жизнь там прошла, там все друзья, родственники. Все осталось в Москве. И старшая дочка тоже. Она год с нами прожила и уехала, поступила в университет в 1997 году. А Наташа с Ваней родились уже здесь. Мама и тетя, которая меня воспитывала, своих детей у нее не было, тяжело переживали отъезд. Я у мамы единственная, и тетя тоже во мне души не чаяла, но

у меня выбора не было. Сейчас, конечно, я привыкла. Здесь есть места, которые я люблю: это свой дом, церковь и несколько мест на природе.

Так получилось, что мы до переезда Малоярославец и рукоположения батюшки уже бывали здесь, на Кариже, приезжали на праздник Боголюбской Божией Матери, и нам очень понравился храм. У наших знакомых здесь был летний дом, и мы жили в нем первое время. А на лето съезжали, и надо было снимать квартиру. Когда у нас родилась Наташа и я приехала с новорожденной в только что снятый дом, у нас не было ничего: только кроватка, коляска, пеленки, пустая кухня. Приехала мама, и мы в срочном порядке закупали одеяла, подушки. Но дом оказался очень холодным, а мы еще не знали тогда, что с этим делать.