Александр Осокин - Великая тайна Великой Отечественной. Глаза открыты

Кедров в 1922 г. проверял Берию в Баку от ВЧК (он был членом ее Коллегии) и тогда еще предлагал его снять. По другим сведениям, у Кедрова, начальника Каспийской ЧК, в 1922 г. произошел конфликт с замначальника Азербайджанской ЧК Берией. После появления Берии в Москве в ноябре 1938 г. на посту первого замнаркома внутренних дел Кедров вновь поднял этот вопрос, и 16 апреля 1939 г. он был арестован.

Розов ездил по США в 1936 г. с кем-то из высшего руководства страны, налаживая торговые контакты. Подолгу бывал в загранкомандировках. Вернулся из-за границы в январе 1940 г., когда советско-американские отношения резко ухудшились из-за сотрудничества СССР с Германией и Финской войны. Арестован 28 марта 1940 г.

Не совсем понятно, с кем из руководства страны пересекались пути переводчика восточной поэзии Е. Дунаевского, который был арестован 19 февраля 1939 г. Единственный, к кому он мог иметь отношение по своей профессии, – это Сталин. В молодости вождь писал стихи на грузинском языке. Есть ведь сообщения, что Берия хотел издать сборник стихов вождя к его юбилею (часто пишут, что он хотел это сделать к 70-летию в 1949 г., но мне кажется, что еще больше оснований у него было для такого очень грузинского подарка к 60-летию Сталина, когда Берия только появился в Москве из Грузии, но вождь запретил). Эти стихи при подготовке к изданию надо было переводить на русский язык. Возможно, этим занимался Е. Дунаевский.

Итак, общим у всех 25 человек из этого списка было то, что они могли рассказать что-то о тех, кто отдал приказ об их включении в расстрельный список. Один из них – Берия. Он сам назвал себя, подписав указание о расстреле 25-ти. Однако по высокому положению лиц, включенных в список, ясно, что решение об их ликвидации мог принять лишь один человек – Сталин. Значит, именно он и Берия в первую очередь и опасались разоблачения. Ведь большинства включенных в «список 25-ти» прямо коснулся переход к дружественным отношениям с фашистской Германией в 1939 г. и они принимали по указанию Инстанции самое активное участие в советско-германском хозяйственном и военно-техническом сотрудничестве в 1939–1941 гг., включая командировки за рубеж и прием в СССР германских представителей.

Решение Политбюро о необходимости освобождения от должности наркома жены Молотова Полины Жемчужины из-за ареста ее коллег Вайнштейна, Белахова, Слезберг было серьезным предупреждением не столько для нее, сколько для ее мужа, причем менее чем за две недели до первого прилета Риббентропа в Москву. Цель этого была объяснена выше. С тремя – Голощекиным, Булатовым и Кедровым – просто сводили старые счеты, используя сложившуюся ситуацию.

С 16 мая 1941 г. вслед за арестом Таубина и Бабурина начинаются аресты не входящих в «список 25-ти» работников оборонной промышленности и военных, в первую очередь авиаторов, так или иначе имевших отношение к созданию и испытаниям 37– и 23-миллиметровой пушек, а также 12,7-миллиметрового крупнокалиберного пулемета Таубина – Бабурина. В их числе: полковник авиации Г. М. Шевченко – начальник Научно-испытательного полигона авиационного вооружения ВВС (арестован 18 мая); генерал-майор авиации А. И. Филин – заместитель начальника Главного Управления ВВС и начальник НИИ ВВС (23 мая); нарком боеприпасов И. П. Сергеев, с 3 марта 1941 г. освобожденный от должности и ставший преподавателем Академии Генштаба (30 мая); нарком вооружения Б. Л. Ванников (9 июня); начальник ГУ НКВ И. А. Мирзаханов, непосредственный начальник Таубина (дата ареста неизвестна); заместитель наркома авиапромышленности В. П. Баландин (дата ареста неизвестна); замнаркома обороны генерал армии К. А. Мерецков (24 июня). К счастью, четверо последних по указанию Сталина были освобождены после нескольких месяцев допросов и жестоких избиений и успешно продолжили ответственную работу на очень высоких постах. Ванников руководил Атомным проектом и стал трижды Героем Социалистического труда, Мерецков стал маршалом и командовал фронтами, Мирзаханов был назначен заместителем наркома вооружения и получил звание генерала, Баландин занял свой прежний пост замнаркома авиапромышленности. Остальные же из этого списка были расстреляны в Саратове вместе с большой группой военных – всего 46 человек. В составе этой группы было семь генерал-лейтенантов, девять генерал-майоров, четыре Героя Советского Союза, арестованных перед самой войной и вскоре после ее начала. Вряд ли можно считать совпадением, что их расстреляли именно в день Красной Армии – 23 февраля 1942 г. Это было самым серьезным предупреждением всем военным по поводу их возможных высказываний о предвоенном сотрудничестве СССР с Германией и причинах катастрофы 22 июня 1941 г. Есть предположение, что и многие послевоенные репрессии военачальников и руководителей оборонной промышленности связаны с тем же.

Вся история о конструкторе стрелково-пушечного вооружения Таубине, изложенная в этой главе, началась с того, что я обнаружил похожего на него человека в кадрах немецкой кинохроники, зафиксировавшей прием в честь делегации Молотова в берлинском отеле «Кайзергоф». В итоге выяснилось, что это он. Многих советских генералов, наркомов, замнаркомов, директоров оборонных предприятий я разглядел на снимках фотографа Калашникова, сделанных во время берлинской поездки Молотова, в найденном мною в РГАСПИ фотоальбоме. Но и в немецкой кинохронике, запечатлевшей вход делегации в банкетный зал «Кайзергофа», я узнал кроме Молотова еще нескольких советских представителей: полпреда Шкварцева, резидента НКВД в Берлине (под прикрытием советника полпредства) А. Кобулова, наркома черной металлургии Тевосяна. И еще одного человека, весьма похожего (ростом, фигурой, прической, в общем, всем, кроме лица, которое он, скорее всего, отвернул, заметив кинокамеру) на советского конструктора стрелково-пушечного вооружения Бориса Гавриловича Шпитального. На левом лацкане его пиджака что-то прикреплено, вполне возможно, это ордена, которые Шпитальный носил всегда. С учетом того, что постановление СНК и ЦК от 4 октября 1940 г. обязывало НКВ командировать в Германию конструкторов, а на совещании по результатам этой поездки в кабинете Сталина были и Таубин со своим конкурентом Шпитальным, вероятность присутствия на этом кинокадре именно Шпитального сильно возросла. Поэтому я начал искать его потомков и вышел на его сына Александра Борисовича.

Позвонив ему по телефону, я задал вопрос: «Бывал ли ваш отец в командировке в Германии до войны?» Конечно же первый ответ был «нет», потом он сказал, что отец бывал в загранкомандировках, но где – он не знает. После моих настойчивых просьб и объяснений, для чего это нужно, Александр Борисович обещал порыться в отцовских бумагах. Через некоторое время он сообщил мне по телефону, что нашел фотографии отца, сделанные за рубежом, и предложил к нему приехать. При встрече я рассказал ему о двух своих книгах о начале войны и о том, что сейчас работаю над третьей. Александр Борисович поведал много интересного об отце и любезно дал мне две его любительские фотографии, сделанные за рубежом (см. с. 320). По попавшей в кадр рекламе видно, что оба снимка сделаны в Германии. На правом, где Шпитальный стоит перед витриной кондитерского магазина, об этом свидетельствует написание слова «schokolade» («шоколад»), а на левом, где он позирует возле витрины автосалона, немецкий текст рекламы и перечень указанных на ней автофирм: «Хорьх», «Вандерер», «Д.К.В.», «Ауди» и ниже «Авто-Юнион». Именно так назывался германский автомобильный концерн, созданный из этих четырех фирм в 1932 г. Значит, эти снимки сделаны в Германии после 1932 г.