Георгий Санников - Большая Охота. Разгром УПА

Оба молчали. Блондинистый крепыш склонился над топографической картой, делая какие-то ему одному известные отметки цветными карандашами. Отмечал места переходов оуновских отрядов, обычно на стыках районов, линии связи, которые в прошлом использовались подпольем. Эти места подчеркивались синим карандашом. Красным обводились сохранившиеся, по словам Кука, и активно использовавшиеся в прошлые годы схроны, которые госбезопасности предстояло обнаружить, вскрыть и уничтожить. Черные жирные кресты обозначали места встреч с руководителями оуновских партизанских отрядов и связными в разные годы. Однако все это относилось к уже далекому прошлому и оперативного интереса явно не представляло.

Крепыш обратился к сидевшему напротив Куку:

— Мы проверили указанные вами на прошлой неделе старые схроны и нигде не обнаружили ни одного архивного документа ОУН. Я имею в виду переписку штаба УПА с отрядами, отчетность о понесенных потерях, планы действий подполья, директивные указания из Мюнхена. Мы все там перевернули — и ни одной бумажки. Да что там бумажки — даже следов штабной работы не видно. Ни одного типографского издания. Ничего. Как вы можете это объяснить? Вы уверяли, что именно там находились ваши архивы.

— Значит, там были мои люди после 1950 года. У нас еще тогда, после смерти Шухевича был разговор о переносе архива в более надежное место. Эта работа была поручена Шувару и Уляну. Успели ли они перетащить бидоны [194] Наиболее ценные архивные документы и фотографии оуновцы хранили в герметически закрывающихся молочных бидонах-флягах, куда не проникала влага. , мне неизвестно. С момента нашей последней встречи прошло почти два года.

Чекист внимательно слушал Кука и в глазах его сквозило явное недоверие. Капитан Борис Птушко, а это был именно он, пригладил обеими руками свои редкие светлые волосы, тяжело вздохнул и протянул руку к лежавшей на столе поверх карты пачке сигарет Львовской табачной фабрики «Высокий замок». Размяв пальцами сигарету, Борис, внимательным взглядом следя за Куком, прикурил от спички и придвинул к себе стеклянную пепельницу.

— Не верю я вам. Чего-то вы недоговариваете. Все указанные вами связи, адреса курьеров существовали в прошлом. Они либо мертвы, либо давно выселены. Мне нечего докладывать руководству. Вы сами ухудшаете свое положение. Я должен вам сообщить, что без вашей помощи нами выявлены два ваших сообщника, которые снажали вас продуктами и укрывали при переходе на Волынь. К сожалению, мы вынуждены изменить режим вашего содержания в тюрьме и отказываем вам в просьбе соединить вас с женой.

Эту тираду капитана Птушко прервал резкий телефонный звонок.

В комнате нависла тишина. Кук опытным глазом психолога уловил по лицу крепыша, что тот разговаривает с кем-то из своих начальников.

— Хорошо, Николай Иванович, — и снова длинная пауза. — Я выхожу, — и положив трубку на рычаг телефонного аппарата, озабоченно обратился к Куку:

— Сейчас подойдет незнакомый вам оперработник, и я вас оставлю на часок. В разговоры он с вами вступать не будет, да и вы не задавайте ему вопросов. Такой порядок.

Не глядя на Кука, он стал выбирать бумаги из лежавшей на краю стола толстой папки. Не успел он докурить сигарету, как в кабинет без стука вошел незнакомый среднего роста сотрудник. По костюму, ладно сидевшему на молодом человеке, можно было определить, что сшит он руками хорошего мастера. На правом лацкане пиджака ярко выделялся бело-синий ромбик значка, свидетельствовавшего, что владелец его имеет высшее университетское образование. На нем была украинская «вышиванка» и добротные черной кожи шевровые ботинки. Светло-пшеничный волнистый чуб с рыжеватым отливом был тщательно зачесан на правую сторону. Круглое, еще юношеское лицо было густо покрыто веснушками, впрочем, заметными только при близком расстоянии, так как над лицом хорошо поработало летнее южное солнышко, о чем говорили выгоревшие брови и выделяющийся крупный облупленный нос явно славянской формы. Такие в народе принято называть «картошкой». Его светло-серые глаза как бы незаметно скользнули по Куку и остановились на крепыше. Все это сразу же зафиксировал Кук, так же незаметно скользнув глазами по вошедшему человеку.

«Небось, военную форму привык носить, — подумалось Куку. Ишь как тянется перед крепышом. И ручки по швам держит. Конечно же, крепыш старше его по званию, да и по возрасту намного старше».

— Я ушел, — сказал Птушко и быстрым шагом вышел в коридор.

Новый сотрудник с важным видом уселся на место ушедшего. В комнате вновь воцарилась гнетущая тишина, прерываемая покашливанием Кука и выдохами табачного дыма закурившего папиросу молодого человека. В комнате было накурено. Дым медленно выходил в открытую форточку. Прошло несколько томительных минут. Они смотрели друг на друга и каждый внимательно изучал своего визави. В сидевшем за столом чекисте все излучало молодость и энергию. Вот он резко встал и, не спуская глаз с сидевшего напротив у стены Кука, стремительно пересек кабинет, подошел к зарешеченному с внутренней стороны большому окну, распахнул его, зафиксировав створки крючками. Так же стремительно вернулся к своему месту. Он явно напускал на себя строгость, стараясь придать лицу соответствующее выражение. Еще не приобретший суровую мужскую строгость рот с припухшими по-юношески губами выдавали в нем весельчака и насмешника. В глазах его, пристально рассматривающих Кука, мелькали озорные искорки. Он с нескрываемым интересом и довольно откровенно рассматривал Кука.

Так, спустя несколько месяцев, описывал нашу встречу в следственном корпусе Лемиш, рассказывая свои первые впечатления обо мне.

Начальник отдела послал меня подменить Бориса Птушко на время вызова его для доклада к руководству. Мне повезло: в этот момент никого из допущенных к работе с Куком не оказалось под рукой.

Я рассматривал сидевшего передо мной Кука и думал, что не окажись в нужный момент в кабинете, подменить Птушко пошел бы другой сотрудник и я не получил бы такой возможности вот так близко, совсем рядом, видеть знаменитого Лемиша, Коваля — Васыля Кука. «Надо же, — думал я, пытаясь поймать его взгляд, — такой малоприметный занимает такое высокое положение в националистическом движении, второе лицо после Степана Бандеры в ОУН. За ним годами охотились тысячи людей, а он так ловко уходил из капканов, расставленных вокруг него органами ГБ. Этот человек, Лемиш, отправлял в бой тысячные массы. Распространяемые им идеи имеют широкое хождение, и не только среди простых крестьян-вуек, поддерживавших его боевиков, но и в студенческой, молодежной среде, интеллигенции».