Людмила Шапошникова - Австралоиды живут в Индии

― Откуда у тебя меч? — спросила я Кунжена.

― Меч перешел ко мне от предков. Ему, наверно, много-много лет. Я помню, он принадлежал еще моему деду. — И он любовно тронул железное лезвие меча. — Когда я танцую и бог вселяется в меня, я рублю этим мечом.

― Всех? — спросила я холодея.

― Нет, — застенчиво улыбнулся пророк, — только злых духов.

― А-а…

― Вот мани. — Кунжен протянул мне медный колокольчик. — Я звоню в него, когда пророчествую.

Я смотрела на колокольчик и думала, что в Вайнаде слишком много пророков. Каждый третий встречный — пророк. Поистине земля чудес.

— Хочешь посмотреть наших богов? — тронул меня за руку Кунжен.

Мы подошли к краю площадки, и здесь я увидела четыре священных дерева, четыре платформы и четыре камня-бога на этих платформах. На первой из них помещался Гоматесваран из Майсура, затем Бомен, в центре уже знакомая мне Мариамма, рядом с ней Кулиген. Я вспомнила, что индийский этнограф Луиз писал о катту-наикенах: «Они поклоняются деревьям, скалам, горам, змеям и животным и даже утверждают, что произошли от них. Они твердо верят в очаровывание, колдовство, черную магию и заклинания. У них распространено поклонение солнцу, луне и Шиве под именем Байрава».

Платформа богини Мариаммы была самая красивая и тем самым привлекла мое внимание. Я решила ее сфотографировать. Уже навела объектив фотоаппарата на священное дерево, когда Кунжен задал мне странный вопрос:

— Ну как там Мариамма?

— Откуда я знаю, — растерянно ответила я.

— Как откуда? — удивился Кунжен. — У тебя же эта штука с большим глазом, ты должна через нее видеть Мариамму.

Я не хотела дискредитировать «штуку» и дипломатично ответила:

— Мариамма… ничего.

— Как ничего? — возмутился Кунжен. — Ты скажи, как она выглядит.

— Симпатичная, — коротко сказала я.

— Я сам знаю, что она симпатичная, — горячился Кунжен. — Ты мне ее опиши.

«Господи, — подумала я, — что же это такое?»

— Мариамма… — начала я.

— Я сам знаю, что Мариамма, — отрезал Кунжен.

Ситуация становилась конфликтной. А конфликт с Кунженом в мои планы не входил.

— Ладно, — сказала я, смотря в фотоаппарат. ― Слушай. Мариамма очень красивая. Черные волосы, черные брови, черные глаза.

— Так-так, — кивал головой успокоившийся Кунжен.

— Слушай дальше, — продолжала я. — На ней очень красивая одежда. Вся шитая золотом, а на запястьях золотые браслеты.

— Все правильно, — одобрительно кивнул Кунжен. — Твоя штука все правильно говорит. А что у нее в руке? — вдруг подозрительно спросил Кунжен.

«Что может быть у нее руке?» — лихорадочно соображала я, понимая, что теперь общими фразами не отделаешься. Здесь нужно точное знание. И если я совру, Кунжен не станет больше со мной говорить. Более того, он ославит меня как обманщицу. И надо же было ввязаться в такое.

― В руке? ― еще раз повторила я, оттягивая время.

И вдруг в моей памяти встала картина: ночной храм в Кальпетте, Мариамма за решеткой алтаря и меч, лежащий у ее ног.

— Меч! — выпалила я, как будто бросаясь в холодную воду. — Меч, такой, как у тебя. — И опустила фотоаппарат.

— Вот это да! — сказал Кунжен и осторожно коснулся фотоаппарата. — Все точно. Значит, Мариамма тебе явилась. Это очень хорошо. Я смогу повести тебя в наш заповедный храм в лесу. Мы туда никого не пускаем. Но Мариамма к тебе благоволит.

Я не ожидала такого вознаграждения за все свои моральные мучения. «Ай да Мариамма! — думала я, шагая за Кунженом. — Ай да молодец!»

Мы пришли в рощу на вершине горы. Здесь стояла удивительная тишина, и только было слышно, как где-то внизу поют птицы. В листьях деревьев шумел свежий ветер и нес откуда-то ароматы невиданных сказочных цветов. И хотя деревья мешали разглядеть окрестность, возникло ощущение, что роща приподнята над долиной, а может быть, над всем миром. Посреди рощи была расчищена аккуратная площадка, и на ней под священными деревьями возвышались три платформы с богами-камнями.

Катту-наикены сумели выбрать великолепное место для своих богов — Мариаммы, Тамбуратти и Кулигена. На священных камнях лежали солнечные блики, и мне казалось, что камни живые и двигаются. Двигаются бесшумно, враскачку, пересмеиваясь солнечными бликами. Заповедный храм, заповедное место… Здесь лунными ночами кутта-наикены устраивают танцы в честь своих богов. Здесь они им приносят жертвы. И хотя кутта-наикены являются потомками ракшаса, человеческая кровь никогда не оскверняла этого заповедного места. Здесь собираются боги на свои тайные советы. И бог гор Маладева всегда присутствует на этих сборищах. Бог этот велик и могуществен. Но еще более могущественны богини Тамбуратти, Мариамма и Масти.

Обо всем этом мне рассказал Кунжен, пророк и тонкий музыкант с застенчивой улыбкой прародительницы-ракшаса.

Кату-наикены ― небольшое племя. Сейчас их не более четырех тысяч человек. Их поселки разбросаны на лесных и горных трактах от округа Каликат до округа Каннанор. Катту-наикенов называют еще джен-курумба, ибо они принадлежат к славной и большой группе племен курумба. Тех курумба, которые много веков назад мужeственно сражались с правившими в Южной Индии могущественными царями Чола и побежденные вновь ушли в джунгли.

Как и муллу-курумба, катту-наикены не избежали контактов со светлокожими завоевателями и поэтому утеряли часть своих австралоидных изначальных черт. Но духи предков отнеслись к этой потере снисходительно. Духов предков беспокоит только нарушение древних законов племени. Но катту-наикены стараются блюсти эти законы. Они регулярно приносят жертвы богам и духам предков, приветствуют каждый день солнце, не женятся внутри рода и аккуратно выполняют погребальный ритуал. Некоторые из них сохранили даже самый древний погребальный обычай. Они не кладут умершего в могилу, а оставляют его на съедение зверям и птицам. Слова «катту-наикен» переводятся как «хозяин леса». И это отвечает действительности. До сих пор катту-наикен уходит каждый день в джунгли, чтобы отыскать там съедобные коренья, лекарственные травы, мед. Среди них немало искусных охотников. Поэтому дичь является существенным дополнением к скудному дневному рациону катту-наикена.

Охотники и собиратели в прошлом, сейчас они постепенно превращаются в плантационных кули. Ибо плантации все больше и больше вытесняют джунгли. И потомкам лесных ракшасов ничего не остается, как добывать свой кусок хлеба на этих плантациях.

Я бежала через рисовое поле и кляла пророка на чем свет стоит. Пот заливал глаза, и я с трудом различала узкую приподнятую тропинку, что проходила по полю. С одной стороны светило безжалостное солнце, а с другой — надвигалась рваная иссиня-черная туча, набухшая дождем. Мне надо было добежать до каменного идола и вернуться обратно до дождя. Я не сомневалась, что дождь будет проливным. И тогда все сорвется.