Людмила Шапошникова - Тайна племени Голубых гор

Когда последняя буйволица оторвалась от соленой воды, мужчины и мальчики стали бросать в ямы траву. Опустившись на колени, они прижимали мокрую траву к лицу. Опять зазвучали слова молитвы:

и т. д.

Закончив на этом церемонию у ручья, люди отправились к храмам. И снова раздалось дружное: «Ох-хо! Ох-хо!» Как подкошенные падали люди у храмов и буйволиного загона, прижимаясь лбами к камням их оград. Последним поднялся на ноги Мутикен.

— Ну вот, — сказал он мне с облегчением, — мы дали соль нашим буйволам.

Я посмотрела на часы. Стрелка приближалась к трем пополудни.

— Да… — покачала я головой. — У нас дают соль скоту гораздо быстрее.

— Как? — удивился Мутикен. — Разве можно дать быстрей? Ты видела, амма, мы все утро были заняты.

В мае 1964 года умер старый Матцод из Муллиманда. Я познакомилась с ним еще в мой первый приезд в Нилгири. Матцоду было тогда 75 лет. И вот теперь Мутикен и Нельдоди принесли мне эту печальную весть.

— Собирайся, — сказали они. — Сегодня будет погребальная церемония. Люди рода Мельгарш уже пошли провожать его в далекий путь.

…Мы поднимались в гору, на вершине которой был расположен Муллиманд. Вдруг Мутикен и Нельдоди горестно запричитали: «О-о-о! О-о-о!» С другой стороны горы донеслось такое же «О-о-о!». Я увидела группу тода, направлявшуюся в Муллиманд. Эти группы стекались отовсюду, и горестный крик «О-о-о!» стоял над горами. У входа в манд нас встретил Нарикен. По его лицу и бороде текли слезы.

— Иди, амма, попрощайся с Матцодом. Он часто тебя вспоминал.

— Я ведь не тода, Нарикен. Разве мне можно?

— Тебе можно, — присоединились к нему Мутикен и Нельдоди.

Мы подошли к хижине Матцода. На ее передней стене висело новое путукхули, два зонтика, полотенце и еще что-то, чего я не могла разглядеть. Это были дорожные вещи Матцода. С ними он отправится в страну мертвых Аманодр. В темной хижине на суфе лежал Матцод. На лбу у него была монета, ожерелье из монет украшало грудь, ноги были связаны черной тесьмой. На противоположной суфе и на полу сидели плачущие родственники.

— О-о-о! — причитали они.

Желающих проникнуть в хижину было много, и мы выбрались с Нельдоди на свежий воздух. Неподалеку от хижины стоял жрец в традиционном черном одеянии.

— Ты звонил сегодня в колокол? — крикнул ему Нельдоди.

— Я звонил на рассвете. Его родственники в Аманодре уже знают и готовятся к встрече.

— Это очень важно, — повернулся ко мне Нельдоди. — Плохо, когда человек приходит в Аманодр, а его никто не встречает. Но жрец звонил, и родственники Матцода слышали погребальный колокол.

На пригорке несколько тода мастерили носилки. Они связывали свежеоструганные ветви деревьев корой. Внизу мирно паслось стадо буйволов. Два из них сегодня будут принесены в жертву и отправятся с Матцодом в страну мертвых.

В Аманодре тода живут так же, как и на земле, поэтому и там им нужны буйволы. В небольшой ложбине за мандом складывали нарубленные ветви дерева «кешь» для кремационного костра. Каждый род имеет свое место для кремации. Отдельно для мужчин и отдельно для женщин.

Шесть тода встали в круг и прокричали «Хэ-о, хэ-о!». Начались погребальные песня и танец. Мелодия песни была отрывистой, но в ней чувствовался своеобразный печальный ритм:

Тем временем Матцода вынесли из хижины и положили рядом с храмом. Принесли листья дерева «какут» и, набрав в них молока священной буйволицы, трижды влили его в рот умершему. К Матцоду по очереди подходили мужчины и бросали на него землю. Два раза в сторону, один раз на тело. Видимо, тода не всегда сжигали своих покойников, а когда-то хоронили. К жрецу подвели двух упиравшихся буйволиц. Их рога были смазаны маслом. Тода плотным кольцом окружили жреца и буйволиц. Взмах топора на длинной ручке, и сильное крупное животное, пораженное в темя, рухнуло на передние ноги и беспомощно завалилось на бок. Жрец подошел ко второй буйволице. Тода заплакали и запричитали, пожалуй, еще горестнее и громче, чем они это делали над Матцодом. Мертвую руку Матцода положили на рога принесенных в жертву животных. Мужчины опускались на одно колено и, касаясь лбами буйволиц, а потом друг друга, неутешно и громко плакали. Из убитых буйволиц одна была священной, другая — простой. Женщинам разрешается оплакивать только простую, мужчины оплакивали священную. Матцода положили на носилки и понесли к месту кремации. Было душно. По небу ползли низкие лиловые тучи. Матцода положили рядом с дровами, и женщины зашили в его путукхули еду. Вблизи в двух корзинах стоял рис. До Аманодра далеко, и Матцод должен есть в дороге. Завертелись палочки, голубоватый дымок поднялся кверху, вспыхнуло пламя. Покойника трижды пронесли над пламенем, сняли украшения и опустили его на кремационный костер. Туда же бросили и погребальный шест, воздвигнутый рядом. Пламя охватило путукхули, зонтики, которые лежали на мертвом, и взвилось кверху. Матцод начал свой путь в Аманодр…

А над теми, кто остался в этом мире, разразился страшный ливень. Вокруг гремело и сверкало. Это там, в небе, дрались две буйволицы: Можум и Пожум. Когда они сталкиваются лбами, гремит гром. А из их рогов сыплются искры. Искры — это молнии…

Путь в страну мертвых Аманодр долгий. Он длится несколько месяцев, а иногда несколько лет, от церемонии «насе кеду», или «мягкая, зеленая смерть», которую я видела в Муллиманде, до «бара кеду», что значит «сухая смерть». «Бара кеду» называют иногда «марвайнолкедр» — «день, вновь погребальный». Перед кремацией у умершего выстригают прядь волос, а после сожжения трупа забирают череп. Эти реликвии хранит старшая женщина рода до того, когда наступит «день, вновь погребальный». Если вы попадете в главный манд какого-нибудь рода, то обязательно в полукилометре от него обнаружите три интересных сооружения: «азарам», «кедрарш» и ритуальный загон для буйволов. Впервые все это я увидела в Мутанадманде. «Азарам» представляет собой возвышение, обнесенное кольцом неотесанных камней полуметровой высоты. Сам «азарам» не более шести метров в диаметре. В центре его растет дерево, а рядом лежит череп принесенной когда-то в жертву буйволицы. В таком «азараме» обычно сжигают останки во время второй погребальной. Неподалеку в хижине «кедрарш» — «доме мертвых» хранят в ночь перед кремацией череп и локон, завернутые в путукхули. Ритуальный загон играет не последнюю роль во время этой своеобразной церемонии.