Вера Шапошникова - Ярославичи

Читала записи, думала, кто знает в наш век научного осмысления явлений природы и жизни, вдруг пригодятся заклинания, раскроют ученые их тайную магию.

Шепчет рыбак, отправляясь на речку: «Встану ранехонько, на утренней зорюшке... Пойду-выйду на реку быструю, на струю серединную, спущу я до дна песчаного... свои сети, снасточки, крючки, мережи, засмоленные фанатики. Стану говорить на них приговоры призывные, заповедные. На крючки иди, рыбка красная, мягкотелая: осетры востроносые, налимы ленивые, стерлядки жирные, белуга — лебедь белая; в мережу — щука востроносая, окунь красноперый, палан серебристый, голавль и язь мягкобокие, плотвичка красноглазая; в сетки мелкотонкие: лещи широкие, тихие, судаки белые, толстые, лини мягкие...» И уж настрой у рыбака особый, сосредоточен он, собрал и направил свою волю на дело. Ах, как часто мы издевались над этими заговорами! Подумать бы, зачем изобрела их народная мудрость? Какую неоценимую службу несли они в поколеньях? Как часто думают, унижая другого, что возвышаются сами. Ан нет, бывает расплата...

Да взять этот заговор: ведь он, помимо всего, — историческая справка: чем, как и какую рыбу ловили пошехонские рыбаки? А как поэтически они воспринимали природу! Каков был эмоциональный их мир! Сколь тесно было общение их с природой!

Нет, не зря потрудились пошехонские краеведы, создавая этот своего рода справочник, отразивший этапы развития края. И то, как в XVII и XVIII веках беглые люди и раскольники захватывали здесь пустующие и, казалось бы, не пригодные для возделывания земли и, заставляя их плодоносить, творили на них поистине чудеса, с точки зрения современной агрономической науки. А потом эти окультуренные и пустующие земли щедро раздавались помещикам. В 1792 году царским указом им было разрешено продавать деревни вместе с крестьянами. В музее я видела старую карту: сколько в это время здесь было деревень — сплошные черные точки. Не потому ли в конце XIX века министр просвещения издал циркуляр о «кухаркиных детях» — так он был прозван. Крестьянским детям закрыли доступ в среднюю школу. Вырос опасный для помещиков конкурент...

Я листала этот отпечатанный на машинке справочник, рассматривала старинные фотографии. В краеведческом музее, созданном на общественных началах, добровольная ревностная хранительница его экспозиций Зинаида Павловна Федотова завела для меня старинный, с узкой длинной трубой граммофон, видно, принадлежавший какой-нибудь из помещичьих семей — их было в уезде в XIX веке тридцать одна семья с землей и без земли, без усадьбы, с одним городским владением — в рост пошли купеческие роды. А облик крестьянина тех времен выразительно обрисовала известная в сороковые-пятидесятые годы исполнительница народных песен Ирма Яунзем. Крутилась пластинка, хранящая голос певицы:

В уезде, славном своими швецами, ткачихами и вышивальщицами, были и праздничные наряды, передаваемые из поколения в поколение. В музее хранятся их образцы.

Рассказывала Зинаида Павловна и о «странностях» помещика Лихачева, ездившего летом на санях по усыпанной солью дороге, о родственнице богатейшего купца Шалаева, Екатерине Степановне Стойковой, «попрошайке», по прозвищу родича. Он обычно прятался при ее появлении. Екатерина Степановна собирала пожертвования на постройку в городе гимназии и интерната. И тут же Федотова добавляла:

— Нынче в нашем районе восемь средних, шестнадцать восьмилетних и двадцать две начальные школы. А кроме этого, есть школы рабочей молодежи, музыкальная с филиалом в колхозе и сельскохозяйственный техникум. В тридцать первом году открыли. За это время более четырех тысяч агрономов подготовили.

— А сколько в районе хозяйств? — поинтересовалась я.

— Колхозов двадцать да пять совхозов. Сильные есть хозяйства. Вы обязательно побывайте в «Новой Кештоме». Там как раз и есть филиал музыкальной школы.

Двадцать лет отработала Федотова в пошехонском Доме пионеров. Была директором дома. А выйдя на пенсию, с тем же жаром принялась за собирание экспонатов и упорядочение экспозиций пошехонского народного музея.

— А знаете, почему наша главная улица носит имя Преображенского? — спрашивала она и вела меня к стендам, где была запечатлена революционная деятельность пошехонцев. — Вот этот рабочий кожевенного завода и был Сергей Александрович Преображенский.

С фотографии смотрел красивый молодой человек с умным, проницательным взглядом.

— Белогвардейский мятеж, подавленный в Ярославле, не сразу утих. Мятежники подались в уезды, пытались под. нять восстания там. К нам тоже докатилась волна. Поручик Троицкий и прапорщик Поройков собрали около шестисот человек. Пытались взять город. Шли бои. Преображенский был председателем Пошехонского ревкома. Его ранили, захватили в плен. Издевались, мучали, а после истерзанного бросили в пруд. Когда подавили мятеж, Преображенского похоронили и назвали главную улицу его именем. Тогда все вздыбилось и бурлило. В том же, восемнадцатом году контрреволюционеры убили Володарского в Петрограде. На общем собрании горожан пошехонцы решили присвоить городу его имя. Нет, от старого не отказались. Поэтому наш город и носит двойное имя — Пошехонье-Володарск.

Наверное, очень любили пошехонцы свой город, коль не отбросили прежнего имени. И как же быстро входило в него все новое! Уже в двадцатом году в уезде было девятнадцать сельскохозяйственных артелей, шесть ТОЗов и пять коммун. Все, даже старики, сели за парты учиться грамоте. А в тридцать первом году здесь возникла пошехонская МТС и в район пришли первые тракторы.

Сложен, порой противоречив исторический процесс, в две краски его не нарисуешь, не отразишь. Одно показалось бесспорным: любят и нынче пошехонцы свой город, гордятся людьми.

— Тут у нас живет одна замечательная женщина, — сказал заместитель редактора районной газеты «Сельская новь» Анатолий Александрович Есин. — Исключительная в своей отрасли производства. Мастер высшего класса. Есть такая квалификация.

— Чаще слышала: «Мастер — золотые руки»...

— «Золотые руки» тоже были у нас. Есть такое слово: суса́ль. Нет, не сусала́. Вероятно, слышали выражение: «Смажу по сусалам»? — Есин покачал головой: — Я имею в виду другое. Сусальное золото. Тончайшие листки, Те, что идут на позолоту.

— «Позолота вся сотрется, свиная кожа остается...»

— Вы о чем?

— Нет, нет, продолжайте. Просто вспомнилась сказка Андерсена.

— Это не сказка, а самая настоящая быль. Существовал тут у нас кустарный промысел. Говорили, что больше такого нет и не было по России. Так ли это, не берусь утверждать, Но промысел этот древний. Может быть, и возник в пору Шехонского княжества. Золотобои. Золото для работы нужно, а где оно у крестьян?. Есть мнение и о том, что триста лет существовал этот промысел. Семнадцатый век. Большие постройки. Храмы, палаты. Отделка. Золото шло и на купола и на царские врата, на оклады икон. Пошехонцы ведь были иконописцами. То, что делали золотобои, стоит на грани с искусством. Вообще-то, мне думается, это и есть большое искусство. Не в том выражении, как это принято понимать. Художественных полотен не создавали и модных ювелирных поделок на выставки тоже не поставляли. Но эти мастера без всяких, понимаете, теоретических обоснований, без точных расчетов и вымерений могли производить работу сложнейших машин. Особое, тончайшее чувство материи. Да, да, вы слышали, конечно...