Александр Андреев - Эсеры. Борис Савинков против Империи

«Летом у нас товарищи часто занимались подкопами, так как это – путь массового освобождения, и все отдавались этому занятию с особым ражем. Третья эсеровская камера, отличавшаяся благонравием, так искусно взламывала половицы и затушевывала их, что самый тщательный обыск полов, производимый по всей тюрьме два раза в неделю, не мог сыскать ни щелочки, ни царапинки. В другой камере внутри небольшой печки вынимались кирпичи, туда через взрезанный пол пролезали подкопщики, за ними кирпичи закладывались обратно, печь топилась, и ни при каком обыске место взлома не вскрывалось».

«Я решила бежать, во что бы то ни стало. Я заметила, что тюремные ворота имели подворотню и охранялись часовыми. Уголовная Маша, которая служила уборщицей во дворе, подкопала доску под воротами, пока другие уголовные женщины разговаривали и отвлекали внимание часового. Через два дня Маша сообщила мне, что доска подкопана и только слегка засыпана землей.

В подушке у меня была спрятана мужская одежда и парик, присланные мне товарищами. Я послала им записку, чтобы в субботу с девяти до десяти часов, время моей прогулки на тюремном дворе, меня ждал извозчик. Я знала, что успех зависит от моего самообладания. Я должна была бесшумно отодвинуть доску и пролезть под воротами, не производя ни малейшего шороха. Хватит ли у меня мужества всунуть голову прямо под ноги часовому?

Была полночь с пятницы на субботу. Тихо, под мерные шаги часового под моим окном, не поднимаясь с постели, я распорола свою подушку и вынула мужское платье. Я надела на голову платок, а поверх мужской одежды натянула тюремный халат и улеглась. Я предпочитала умереть от пули солдата, чем вернуться в тюрьму.

Когда я вышла на двор на свою последнюю прогулку, мерный звук топора достиг до моего слуха. Два арестанта строили лестницу к вышке часового, за ними наблюдал надзиратель. При виде этого я потеряла всякую надежду.

Вдруг в моем мозгу зародилась мысль. Я попросила надзирательницу, которая была со мной, сходить за книгой в мою камеру. Надзиратель ушел на минутку, и я обратилась к двум арестантам: «Братцы, с вами говорит вечница, сейчас я убегу, не выдавайте меня». Они недоверчиво ответили: «Беги, беги».

Одним прыжком я очутилась возле ворот, сбросила арестантский халат, вытащила доску из-под ворот, не произведя ни малейшего шума, и пролезла под воротами. Я поднялась с земли как раз в тот момент, когда часовой, пройдя до конца своего поста, повернулся ко мне лицом. Я увидела пролетку, стоявшую на углу, и знала, что мне нужно идти медленно, скоро я была уже в пролетке, и мы скрылись из виду завернув в один из переулков».

«Арестанток в Новинской тюрьме содержали более четырехсот человек. Политические, семнадцать женщин, были все в одной камере. Состав камеры был пестрый, но крепкий: четыре социал-демократки, три по делам военной организации и одна за типографию, девять эсерок, две по военным и семеро по боевым организациям, две анархистки и две беспартийных. Всем двадцать три – двадцать пять лет.

Побег! Это яркое слово всегда трепещет в затхлом воздухе тюрьмы. О нем много не говорят, но думают упорно, до одержимости, до галлюцинаций. На третьей неделе после моего прихода, моя соседка сказала, что побег из «Новинки» возможен, что могут уйти несколько человек, что связь с волей надежная, а там помогает группа товарищей.

Лишь бы выскочить за ворота! В революционных организациях и тюрьмах мы привыкли плести путаные нити подпольной интриги, высчитывать, угадывать, обходить всевозможные помехи и ловить удачу за хвост. В самом процессе напряженной борьбы была полнота жизни, и упоение победой в достижении. Мы смотрели на свой побег, как на революционный акт.

Выработанный план сводился к следующему: воспользоваться тем, что тюрьма сообщается под нашей камерой нижним коридором непосредственно с конторой, которая имеет выход на улицу; подобранными ключами отворить дверь камеры, выйти в коридор, оттуда на площадку лестницы, вниз на первый этаж, затем в нижний коридор; связывая встречных надзирательниц, при помощи нашей подруги-надзирательницы проникнуть в контору, а оттуда на улицу, где будут в условленном месте ждать товарищи-партийцы с воли.

Обязательно придется иметь дело с несколькими надзирателями и надзирательницами, и мы начали тренироваться. Мы готовились нападать и связывать. Самые смелые и отчаянные практиковались на остальных. По утрам, после проверки, в ее различных углах происходили молчаливые и яростные схватки. Активистки наваливались на «надзирательницу» по строгой системе: одна на ноги, двое на руки и еще одна хватала за глотку, чтобы заставить открыть рот и запихнуть в него кляп. Все мы уже были, как бы помешаны на побеге. Атмосфера в камере накалялась.

Слепки с замков были сняты. Нужны были три ключа, вольная одежда, адреса, деньги, маршруты. Все мы превратились в маньяков, которые уже не в состоянии отказаться от своей мечты. Товарищи на воле, как легендарные рыцари, отдавали себя в наше распоряжение, готовили ключи, адреса, одежду.

Спешно шьются платья и днем и ночью и через нашу надзирательницу, на теле, передаются в тюрьму. Передаются деньги, адреса и все необходимое для побега, а в самый последний день тюремные ключи. Провожатые должны были стоять и дожидаться беглянок у Новинского бульвара и Горбатого моста.

Верили ли мы в удачу? Нет! Полная удача была бы чудом, а чудеса на земле не живут. Кто-нибудь да уйдет, а для остальных на миру и смерть красна. Все равно ни кто не надеялся дотянуть до конца срока, все равно уморят. Хоть несколько минут прожить по своей воле, ярко и полно, а там пусть убивают.

Понеслись сумасшедшие дни. Наконец, все было готово, закончена долгая и сложная организационная работа, проделанная в невозможных условиях завинченной тюрьмы. Торжеством стратегического искусства можно назвать побег, задуманный, разработанный и проведенный случайно оказавшимися в камере четырнадцатью революционерками.

Семеро товарищей на воле собрались 30 июня в семь часов вечера на явке. Организация побега велась так конспиративно, что пятеро узнали о побеге только в его день. Боясь провокации, ни кто из конспиративной квартиры уже не выходил.

Первым делом двое товарищей пошли встретить старшего надзирателя в пивной, чтобы напоить его снотворным веществом, репетиции выпивки уже проделывались не раз, и надзиратель, любитель дарового пива, так набрался, что еле ушел к себе в тюрьму. Два наших товарища были тоже сильно пьяны и их пришлось откачивать нашатырным спиртом.

Ночью вольные товарищи подошли к Новинской тюрьме и стали по своим местам. Мастер по кошачьему мяуканью из густых кустов акации дал сигнал каторжанам, чтобы они начинали действовать и получил ответ, что сигнал услышан. В двенадцать ночи наша надзирательница сообщила, что выходим и под дверь поползли деньги, одежда, ножницы, нитки, иголки. Терпеливо одевались, шили веревки для вязки. Надзирательница подпоила двух своих товарок по коридору и они тихо дремали. Сотни случайностей могли повернуть все вверх дном.