Александр Андреев - Эсеры. Борис Савинков против Империи

В конце 1904 года на совещании в Женеве Центрального Комитета партии и Боевой Организации было решено произвести покушение на великих князей Владимира Александровича в Петербурге и Сергея Александровича в Москве. После Кровавого воскресенья 9 января 1905 года в список кандидатов на политическое убийство были добавлены петербургский генерал-губернатор Трепов и киевский генерал-губернатор Клейгельс.

К гапоновскому движению фабрично-заводских рабочих эсеры отношения не имели. Полтавский украинец Григорий Гапон из крестьянской семьи, закончил семинарию и в 1902 году поступил в Петербургскую духовную академию. Во время учебы его назначили преподавать в два детских приюта. Современники отмечали, что нервный, честолюбивый и экспансивно-аскетичный Гапон активно предлагал различные проекты по улучшению жизни бедных и обездоленных, считая, что с помощью царя-батюшки можно улучшить народную жизнь. Он проповедовал в ночлежных домах, притонах и рабочих кварталах, и научился доходчиво и просто разговаривать с их обитателями. Его стали приглашать в петербургские салоны, в которых Гапон задушевно и проникновенно говорил о социальных реформах, которые проведет любимый подданными император. Гости слушали, пили французское шампанское и закусывали рябчиками с ананасами.

Гапон подавал в инстанции проекты о реформе рабочих домов, о предоставлении рабочим кооперативам подрядов на общественные работы, о создании земледельческих колоний для бесприютных детей. Петербургский генерал-губернатор и управляющий Собственной Его Величества канцелярией передали священнику, что его проекты получены и даже, может быть, когда-нибудь будут прочитаны.

Очевидно, Гапон самодержавию надоел, и с четвертого курса его выгнали из академии. С помощью всесильного тогда Сергея Зубатова, считавшего, что деятельность Гапона среди бедных полезна империи, священник окончил духовную академию. Его назначили в церковный приход, а Зубатов привлек Гапона к работе в создаваемых начальником Особого отдела Департамента полиции обществах русских фабрично-заводских рабочих. Зубатов помощью рабочим хотел отвлечь их от участия в политической борьбе. Гапон с жаром занялся проповедями в рабочих кварталах, но Зубатову сказал, что общества должны быть освобождены от полицейской мелочной опеки и стать более самостоятельными. Деньги из московского охранного отделения на Преображенской улице Гапон продолжал получать исправно.

К концу 1903 года у гапоновского общества в Петербурге уже было семнадцать отделений. Еженедельно на многочисленных собраниях проходили молебствия, чтения и беседы с чаепитиями. Гапон был назначен священником в одну их московских тюрем. Его активно поддерживал сменивший петербургского градоначальника Клейгельса жандармский генерал И. Фулон, лично присутствовавший на гапоновских собраниях, куда рабочие приходили уже с семьями.

Гапон пытался проповедовать в Москве, Киеве и Харькове, но его быстро одернули жандармы, не желавшие делиться с ним деньгами, выделяемыми на легализацию рабочего движения из бюджета МВД. То, что Гапон пользовался уважением и почти любовью рабочих, охранников не интересовало. К концу 1904 года в гапоновских собраниях участвовали уже десятки тысяч рабочих и Петербург ничего подобного никогда не видел, хотя отношение гапоновских рабочих к монархии было самое лояльное и доброжелательное.

В конце декабря 1904 года социал-демократы начали забастовку на громадном Путиловском заводе, которая быстро распространилась по рабочему Петербургу. Гапоновцы приняли активное участие в стачках и их руководитель для решения не решавшихся никогда рабочих проблем стал призывать обратиться к Николаю II за помощью. Рабочие были необыкновенно воодушевлены, на окраинах имперской столицы с разрешения полиции были расклеены объявления о подаче петиции императору 9 января 1905 года.

На рабочих совещаниях Гапон собрал их просьбы и требования для царской петиции. Десятки тысяч тружеников поверили в императорскую справедливость и готовились к торжественному шествию. 8 января Гапон явился к министру юстиции империи с сообщением о завтрашнем шествии текстом петиции, но министр уклонился от встречи, от страха принять неправильное решение, которое может быть использовано его конкурентами для доноса самодержавию и отправил Гапона к министру внутренних дел. Князь Святополк-Мирский тоже не захотел рисковать казенным жалованьем, квартирой и дровами, и не принял рабочего священника. Министр направил Гапона в Департамент полиции к Лопухину, но сопровождавшие Гапона рабочие, наконец, возмутились от властного хамства и священник попросил передать князю, что завтра он будет действовать самостоятельно.

А. Лопухин, как умный человек, сразу же понял, что высшие сановники опять поколебали империю. Лопухин безнадежно пытался реформировать невменяемую полицейскую систему в стране, понимая, что это невозможно, и чтение его работы «Из итогов служебного опыта» о ситуации в тогдашней имперской полиции вызывает оторопь от самодержавного скудоумия. Лопухин пытался найти и переговорить с Гапоном, но было уже поздно. 8 января большая депутация петербургской общественности во главе с Н. Анненским, Н. Семевским и М. Горьким пришла прямо к председателю Комитета министров Сергею Витте с предложением обратиться к Николаю II, чтобы «государь вышел к рабочим и принял их петицию, иначе произойдут кровопролития». Витте, естественно, в события вмешиваться не стал, только позвонил князю Святополк-Мирскому, который тоже не принял уважаемую делегацию от столичной общественности. Увешенные наградами, чинами и вензелями императора на своих расшитым золотом погонах высшие имперские сановники губили престиж назначившего их монарха, а вместе с ним династию и империю. Впрочем, Зимний дворец хорошо понимал, что назначал руководить ста сорока миллионами подданных никчемных людей, но так ему было удобно. В 1917 году удобства для династии все-таки кончились, но исправить уже ничего было нельзя. Умные современники, которые все-таки иногда попадались в самодержавной иерархии, писали, что руководство государства ничего не понимали в происходящем 8 января, хотя для этого не требовалось ничего сверхъестественного. Высшие представители власти, назначенные для решения именно таких проблем, для своего удобства скопом объявили всех рабочих и общественность империи революционерами и, само собой, бунтовщиками, а значит, против них все средства хороши. Главные сановники державы успешно и кроваво превращали сотни тысяч верноподданный рабочих в активных противников самодержавия.

Бастовавшие рабочие вечером 8 января выключили в столице империи свет и Петербург погрузился в мрачную тревожную тьму. В девять часов вечера Святополк-Мирский при свечах собрал у себя, наконец, совещание, на которое СОБРам министра финансов В. Коковцева, которому подчинялась фабричная инспекция, министра юстиции Н. Муравьева, судившего еще Желябова и Перовскую, специалиста по превращению имперского суда в орудие расправы над обществом, заместителя министра внутренних дел П. Дурново, любителя расправ над революционерами и сторонника черносотенцев губернатора Фулона, и начальника штаба гвардейского корпуса генерала Мешетича. Николаю II, находившемуся в Царском селе, никто ничего не докладывал, опасаясь за казенное место. Дельные предложения на собрание принес А. Лопухин, но его слушать не стали.