Гленн Гринвальд - Негде спрятаться. Эдвард Сноуден и зоркий глаз Дядюшки Сэма

Возьмем, к примеру, представление, что раскрытие секретной информации является своего рода вредоносным или преступным деянием. На самом деле вашингтонские журналисты, которые применили эту точку зрения к Сноудену или ко мне, не осуждают любое раскрытие секретной информации. Они критикуют раскрытие информации только тогда, когда это вызывает недовольство правительства.

Реальность такова, что в Вашингтоне постоянно происходят утечки. Наиболее знаменитые и уважаемые журналисты, такие как Боб Вудворд, построили карьеру на том, что регулярно получали секретную информацию от источников, занимающих высокие посты, и публиковали ее. Чиновники постоянно обращаются в New York Times , чтобы сообщить конфиденциальную информацию, вроде появления беспилотных дронов-убийц или ликвидации Усамы бен Ладена. Бывший министр обороны Леон Панетта и сотрудники ЦРУ передали закрытую информацию директору Zero Dark Thirty в надежде, что фильм расскажет о политическом триумфе Обамы. (В то же время представители Министерства юстиции сообщили федеральному суду о том, что в целях защиты национальной безопасности они не могут предоставить информацию, раскрывающую операцию по ликвидации бен Ладена.)

Ни один штатный журналист не скажет вам, что представители власти, ответственные за подобную утечку информации, или журналисты, опубликовавшие такие материалы, должны быть наказаны по закону. Они рассмеются над самим предположением о том, что Боб Вудворд, который в течение многих лет делился с миром секретной информацией, и его источники в правительстве являются преступниками.

А все дело в том, что эти утечки были санкционированы Вашингтоном, служат интересам правительства Соединенных Штатов и, таким образом, являются целесообразными и приемлемыми. Вашингтон осуждает обнародование только той информации, которую чиновники предпочли бы скрыть.

Давайте рассмотрим, что произошло за несколько минут до того, как Дэвид Грегори высказал в передаче Meet the Press предположение о том, что за статью об АНБ меня следует арестовать. В начале интервью я сослался на сверхсекретное постановление, принятое в 2011 году Судом по контролю за внешней разведкой, о том, что существенная часть программы внутреннего наблюдения АНБ нарушает Конституцию и законодательные акты, регулирующие шпионаж. Я знал о постановлении только потому, что читал об этом в документах АНБ, которые Сноуден передал мне. На передаче Meet the Press я хотел рассказать об этом.

Однако Грегори решил поспорить со мной и сказал, что суд принял другое решение:

Что касается этого конкретного постановления суда, основываясь на том, что люди, с которыми я говорил, сказали мне, это был тот самый случай, когда в ответ на прошение суд ответил: «Хорошо, это вы можете получить, а это – нет. Это действительно выйдет за рамки дозволенного». Это значит, что прошение было отклонено или изменено, суд выступил в роли контролирующего органа и не подтвердил злоупотребление властью.

Дело здесь даже не в том, что именно решил суд (хотя когда восемь недель спустя вышло постановление, в нем действительно говорилось, что действия АНБ были незаконными). Гораздо важнее то, что Грегори утверждал, что он знал о решении суда, потому что его источники рассказали ему об этом, а он передал информацию всему миру.

Таким образом, за несколько минут до того как Грегори поднял вопрос о том, что из-за написания статьи об АНБ меня следует отдать под суд, он сам сообщил о совершенно секретной информации, полученной из правительственного источника. Но никто никогда не скажет, что Грегори следует судить из-за его работы. Применение тех же самых мер по отношению к ведущему Meet the Press и его источнику кажется нелепым.

Скорее всего, Грегори не способен понять, что его раскрытие информации и мое – это одно и то же, поскольку он сообщал информацию в интересах правительства, стремящегося защитить и оправдать свои действия, в то время как я делал обратное и против воли чиновников.

Это, конечно, совершенно не соответствует тому, что подразумевается под свободой печати. Идея «четвертой власти» заключается в том, чтобы подвергать сомнению действия тех, в чьих руках и сосредоточена власть. Пресса должна настаивать на прозрачности работы правительства, опровергать ложь, которую постоянно распространяет государство, чтобы защитить себя. Без такой журналистики злоупотребления властью неизбежны. Если все, что могут журналисты, – это прославлять политических лидеров, то зачем нужны гарантии свободы печати, прописанные в Конституции? Гарантии необходимы для того, чтобы журналисты могли делать противоположное.

Двойной стандарт, применяемый к публикации секретной информации, становится еще более очевидным, когда речь заходит о неписаных требованиях «журналистской объективности». Как мы постоянно повторяем, журналисты не выражают мнения, они просто сообщают факты.

Это очевидный обман тщеславной профессии. Восприятие и мнение человека по своей природе субъективны. На каждую статью о новостях оказывают влияние высокосубъективные культурные, националистические и политические взгляды автора. И каждый продукт журналистики служит интересам той или иной фракции.

Соответственно, различие существует не между журналистами, которые имеют свое мнение, и теми, кто его не имеет, – такой категории нет. Водораздел проходит между журналистами, которые откровенно высказывают свое мнение, и теми, кто его скрывает, делая вид, что таковое просто отсутствует.

Идея о том, что журналисты должны быть свободны от мнений, – это не одно из древних требований профессии; в действительности это сравнительно новая теория, которая приводит к нейтрализации сил журналистики. Возможно, это даже является ее целью.

Эта недавно возникшая точка зрения отражает то, что, по мнению Джека Шафера, обозревателя Reuters , мы сейчас и наблюдаем – «печальную преданность корпоративистскому идеалу журналистики» и «болезненное отсутствие понимания истории». С момента появления журналистики в Соединенных Штатах самые лучшие ее примеры, имеющие наибольшее влияние, зачастую включали в себя борьбу с несправедливостью. Корпоративистский журнализм, в котором нет мнения и нет души, отнял у профессии самые лучшие ее качества, сделав работу репортера несущественной: она больше не угрожает никому влиятельному, как этого и хотело правительство.

Помимо того что в подобном подходе к освещению событий содержится внутренняя проблема, стоит отметить, что правило практически никогда не соблюдают те, кто утверждают, будто считают его верным. Штатные журналисты постоянно высказывают свое мнение по целому ряду спорных вопросов, и при этом их не лишают профессионального статуса. Но это происходит тогда, когда эти мнения санкционированы Вашингтоном.