Михаил Кириллов - Перерождение (история болезни). Книга вторая. 1993–1995 гг.

Страстно выступила осетинка об утрате интернационализма. «Люди гибнут, а эта п… р… ездит по Европе, не просыхая!» Монашка оказалась из Сербии. Она слала привет славянам, «братам», просила о сплочении, показывая, что, если кисть сжать в кулак, нас не одолеешь. Когда стала говорить о жидах, Анпилов отнял у нее микрофон и сказал: «Спасибо, но мы интернационалисты и не можем отбрасывать никого».

Долго еще выступали люди. Спели «Интернационал». Закрыли митинг принятием резолюции морем рук. Но и после этого люди рвались к микрофону…

Темнело. Включили высокие мощные лампы. Мы с братом пошли потихоньку в сторону метро. Подошли к мостику, где год назад было особенно много погибших. Народ не обращал никакого внимания на стоявший здесь частокол милиционеров, но и те не нарывались.

Долго мы еще стояли в движущейся толпе. Над нами темнело синее небо, показались звезды. На мостике к нам подошла старуха с большой кастрюлей, укутанной в полотенце. «Отведайте, ребята!» – предложила она. Приоткрыла крышку, вырвался парок и показалась вареная картошка в подсолнечном масле с укропом, а рядом – пирожки с капустой – горячие. Мы не отказались. Охотников оказалось много.

Вошли в вестибюль метро «Баррикадная». Здесь брата уже ждали, и он уехал с друзьями, с которыми год назад защищал Белый дом… И я подался к родным.

Год прошел после побоища, а силы сопротивления растут.

Ноябрь. Пишет мой ученик – врач из поселка Лазо в Приморье.

«В эту осень на Дальний Восток обрушились все земные и небесные кары. То тайфуны с проливными дождями и наводнением, какого не было за 30–40 последних лет, то землетрясение на Курилах, то извержение вулкана на Камчатке. И без того нелегкую жизнь здесь это, и особенно наводнение, еще более осложнило. С перерывами подают не только воду, но теперь и электричество, так как нет топлива. Подвозить – нет денег. Каждый работает только на себя. Этот полуостров российской земли (Приморье), похоже, предоставлен самому себе в борьбе за выживание предстоящей зимой. В общем, обстановка удручающая».

Ноябрь. Поезд «Москва – Саратов», идущий через Рязань. В купе я вошел первым. Вскоре с огромными тюками в него втиснулись еще трое. Тюки, баулы, сумки заполнили всё, даже часть прохода, даже полки, где им предстояло спать… Первый – крупный парень с налетом образованности, вальяжно расселся напротив меня за столиком, второй – небольшого росточка, молчаливый, прилизанный какой-то, сразу же вытащил калькулятор, бумажник и стал считать, припоминая цены и количество партий приобретенного трикотажа. Третий – худой, с бегающими глазками, подобострастно и голодно посматривающий на главного, готовый услужить (снять, подвинуть, расстегнуть, подтащить).

Первый, подумал я, видимо, босс, второй – кассир, третий – на подхвате, прихлебатель. Я оказался как бы в первом ряду партера – прямо перед сценой, где началась какая-то пьеса Островского…

Босс распечатал большую бутыль «Пепси» и поставил на стол еще 5 бутылок пива. Прихлебатель сбегал за стаканами. Босс налил два стакана – себе и кассиру и жадно выпил. Налил еще. Прихлебатель тоскливо ждал, когда же нальют и ему. Кассир пил мелкими глотками, продолжая считать. Периодически переспрашивал: «Кофточек было 10 или 11 блоков?» «Колготки тот толстый отдал за 100 или за 110?» И выяснив, замолкал. Наконец дали попить и прихлебателю. Открыли пару бутылок пива, развернули в замасленной бумаге курицу и, разорвав ее на куски, стали жевать их, заедая хлебом и запивая пивом. Чавкали, утирая рукой жирные губы и щеки. Осмелел и прихлебатель, взбодренный пивом, пристроился к курице, совсем уж подвинув меня на полке. Кассир успокоился, ел курицу медленно, выкидывая косточки на стол. Босс смеялся, громко вспоминая каше-то удачные моменты их предприятия.

Кассир, насытившись, вытянул ноги в грязных потных носках, уперся в мою полку и склонился на баул. Прихлебатель уже без помех доедал куски, обгладывал кости, допивал оставшееся, икал, хихикал. Он осмелел, стал говорить громко, подравниваясь к блаженствующему боссу. Но тот вскоре цыкнул на него, приказав вынести мусор и прибрать стол. Босс полез на верхнюю полку и улёгся среди тюков. Кассир разместился внизу, посреди баулов. Залез наверх и прихлебатель. К 10 вечера все они дрыхли.

А утром шустренько встали и вновь, переругиваясь, взялись на свежую голову пересчитывать товар и свою долю прибыли, договариваясь, как доложить обо всем неведомому Главному боссу. Вытащив в Саратове свое барахло, они заполонили половину перрона.

Все – точно по А. Н. Островскому. Те же типы, то же неравенство и зависимость. Это – наш «средний класс». Класс выживающих, копящих помаленьку деньгу, – опора и надежда Гайдара, Шумейки, наших, саратовских идеологов рыночного счастья.

В номере «Советской России» от 8.10.1994 г., пришедшем по почте в мое отсутствие, в статье Ю. Власова, который уже опубликовал несколько талантливых разоблачительных статей в «Правде», я нашел такие строки: «Свобода домашнего животного всегда ограничивается миской, которую выставляет хозяин. Есть свобода, очень много свободы, но экономическое бесправие превращает ее в ничто…»

14 декабря. Письмо из Хабаровска от старого друга и однокашника по Академии Александра Михайловича Шугаева. «Прежде жили и имели какую-то перспективу. Если не для себя, тo для своих близких, для друзей. Была уверенность в завтрашнем дне, была надежда. Теперь это разрушено. Боязно даже за будущее Родины, хотя это понятие сегодня звучит как-то расплывчато и в обиходе, в средствах массовой информации практически не применяется. А для военного человека? Что и кого защищать? Похоже, что сегодня в армии могут служить только наемники за хорошую плату, без идеи, без морально-нравственной базы.

Социально-политическая ситуация в нашем регионе примерно такая же, как и у вас, в Саратове, а может быть, и острее. Дальний Восток в промышленно-экономическом и социальном планах развивался односторонне – в интересах обороны. Сфера всестороннего обеспечения – продовольствие, промтовары – в основном была завозной. Не развивался и топливно-энергетический комплекс. А теперь завозить все это с запада страны дороже, чем закупать за границей. Но чтобы закупать, надо что-то продавать, ибо бюджетные обязательства Центр не выполняет, но требует в свою казну львиную долю налоговых сборов. Краю нечем платить за привозимый уголь, нефть и бензин. ТЭЦ постоянно лихорадит из-за нехватки топлива. Существует угроза остановки и замерзания города!

Крупные предприятия, не говоря уже об оборонных, или вовсе остановлены (из-за так называемых взаимных неплатежей), или работают на 1/3 своей мощности, а то и вовсе только отдельные цеха. На Амурстали рабочие не получали зарплату уже 6 месяцев, начали голодовку. В общежитиях – случаи голодных обмороков… А цены здесь выше ваших в 2 раза. От наводнения пострадали южные районы: поля смыты, сено тоже, разрушены дороги и жилье. Полноценной помощи нет (каждый умирает в одиночку). Учителям, врачам зарплату не выдают длительно: деньги мобилизованы на оплату топлива, чтобы город не замерз…