Дмитрий Губин - Въездное & (Не)Выездное

Слухи про киевские дискуссии до меня и раньше доходили – но то, что они принимают публичную форму при патронаже посольства, было открытием. Я не знал, например, что часть споров ведется на нейтральной площадке местного Дома ученых, да еще и по схеме телевизионных ток-шоу (только без телекамер). И совсем не знал, что Зурабов затеял посольские вечера – приемы, где главное не ужин с возлияниями, а, опять же, публичное исследование, социология, спор. И вот на такой вечер в самом конце октября, когда предполагалось отмечать день рождения умершего комсомола, были званы в качестве ведущих мы с Алексеем Венедиктовым.

Представьте: банкетный зал отеля «Интерконтиненталь». Столы под скатертями, совокупно вмещающие человек 150. Выпивка-закуска в фойе. Гости, среди которых и украинская комсомольская богиня, бывший председатель Верховного Совета УССР Валентина Шевченко, – и местный шоколадный король, мультимиллионер Петр Порошенко. А также студенты украинские и российские, ребята с Полит.ру и Polit.ua, экс-главы Счетной палаты и идеологического отдела ЦК, плюс в большинстве гости при галстуках, одетые так, как и должны быть одеты люди, в городе которых средняя зарплата составляет $250, – а за кулисами ансамбль «Горлица», готовый исполнить «Мой адрес – Советский Союз» и «Главное, ребята, сердцем не стареть».

Вот вы что при этом зрелище подумали? Так и я подумал то же самое!

Пока не понял, что моя фанаберия идет от того, что в России разучились вести дискуссии и обсуждать стратегии именно что публично, на широкой публике. Демонстрировать публично галстуки с Джермин-стрит или костюмы с Сэвил-роу – это да. А интеллектуалы либо ушли в блогеры, либо обрели привычку ходить на закрытые встречи, – то ли в «Жуковке-2», то ли в «Горках-9». И как они там под одеялом своими мозгами совокупляются, известно только им, одеялу да крыше, которая над одеялом.

А в Киеве, где еще ничего не застыло, не дорешено, где Запад и Восток, демократия и автократия в пропорции 50:50, где премьер-министра запросто отправляют в тюрьму, – оказывается, и воспоминания о комсомоле можно мгновенно перевести в разговор о вызовах современному государству и обществу, об отчуждении граждан от политики и о тех самых социальных лифтах. И народный артист, герой Украины Дмитрий Гнатюк, поющий «Не расстанусь с комсомолом», не будет этому разговору помехой, а напротив – частью фона.

И Венедиктов, в своей привычной манере («Мне скажут, что я затыкаю вам рот, но я затыкаю вам рот!») будет выяснять у людей поживших, где комсомол был школой подхалимов, где – формальной ступенькой перед партией, а где – просто площадкой, местом знакомств и встреч. А я буду точно так же выяснять у молодых, зачем им эти социальные лифты сдались, если у них есть голова на плечах.

И вот тут обнаружилась интересная штука. Что лифта хотят для себя все. При этом в госслужбу как в лифт не верит никто – она воспринимается скорее как чужой членовоз с мигалкой. Более того, успешную карьеру никто не связывает с работой на государство или общество, – а исключительно с работой на себя.

А дальше микрофон взял Зурабов (жалею, что не взял в этот момент диктофон). И заговорил о том, о чем давно в России госслужащие не говорят. Он сказал, что социальный лифт не есть лифт персональный и что меркантильный интерес не может быть его мотором. И что социальный лифт есть средство достижения справедливости. И что под справедливостью общество понимает равенство возможностей для детей без оглядки на успехи родителей. Что лифт – средство подъема наверх умов, способных отвечать не на локальные, а на глобальные вызовы времени. Как, например, остановившаяся ассимиляция Европой иммигрантов, что ставит под вопрос цивилизационную идентичность. Как, например, кризис доверия правительствам, в финансовой сфере принимающий форму дефолта. Он много о чем говорил в абсолютнейшей, гробовой тишине зала, когда даже те, что пришли закусить-поболтать, ощутили, что это не «От всей души», а показ разверзшихся под ногами бездн.

И поскольку, повторяю, это все говорилось не на тайной сходке (про «корпоратив» я помянул, каюсь, для красного словца – это был совершенный антикорпоратив), а публично, то эффект был соответствующий.

А уж какие будут последствия сказанного – я не знаю. Для меня, например, последствием было приятное ощущение, что в кои-то веки российское посольство за рубежом воспринимается не как имперский, дипломатический, культурный, шпионский или какой там еще центр, – а именно как центр интеллектуальный.

И, видимо, это почувствовал не я один: американскому послу, насколько знаю, теперь госдеп тоже дает деньги на аналогичные мероприятия.

То есть у меня, как у ведущего дискуссий, на Украине дел может и прибавиться.

Зурабов с тех пор еще пару раз звонил, приглашал – одной из тем публичных обсуждений было 95-летие Февральской революции, мне это было невероятно интересно, но графики у нас не совпадали.

А когда в конце 2013-го в Киеве на Майдане стали стремительно разворачиваться события, уже я звонил Зурабову, намекая, что неплохо бы меня снова пригласить в Киев, а он намекал, что очень занят.

Сейчас, когда я это пишу, весной – никто не знает, чем кончатся украинские события, украинские площади, украинское противостояние. Но там явно творится большое историческое время, настолько большое, что, возможно, втянет в себя, как в воронку, не только Россию, но и полмира.

Посол Зурабов, кстати, отозван в Москву.

Дальше по шкале ухудшения положений между странами – разрыв дипломатических отношений.

А дальше – война?

Tags: Китайские перспективы Крыма и тихая осень 2013-го. – Жлоб-стиль и руины империи. – Порка младшего брата и Европа.

Самый конец октября 2013-го. Я лечу в Крым.

Там – большая республиканская тусовка, конкурс «Серебряное перо», но местные не устают подчеркивать, что конкурс – международный. Это верно: любой иностранный журналист может участвовать. Крыму важен международный статус. Крым – бедный регион, дотируемый из Киева, и вопрос о привлечении международных средств есть вопрос жизни и смерти. В глазах премьер-министра Могилева я – несомненный агент влияния Крыма на Россию, как, впрочем, и все русские журналисты.

Перед аудиенцией я захожу в туалет. Там – «турецкий унитаз», он же чаша «Генуя»: дырка в полу. Я хочу сказать премьеру, что малая нужда может привести к большой финансовой беде, но прикусываю язык. В конце концов, дырки встречают и гостей Питера на Московском вокзале. И я спрашиваю, не кажется ли премьеру, что запрет на двойное гражданство на Украине не способствует инвестициям. В ответ я слышу, что 80 % инвестиций в экономику Крыма – русские. И что это все не проблема. И что если Россия не хочет вкладываться, – что ж, Крым будет иметь дело с Китаем. Могилев увлеченно говорит про возможное расширение торговли с Китаем. Если бы я сказал ему, что через три месяца крымские депутаты под присмотром российских военных, в которых российский президент откажется признать российских военных, свергнут его с поста и выберут нового премьера, которого тут же признает российский президент, – Могилев бы решил, что я перегрелся на осеннем солнце. Впрочем, я сам бы так решил. В Крыму многие бы смеялись, услышав, что у них скоро будет референдум за объединение с Россией. Многие вещи кажутся невозможными еще накануне…