Дмитрий Губин - Въездное & (Не)Выездное

В середине апреля в Трех Долинах катаются лишь до обеда: солнце лупит так, что лица чернеют, каким кремом ни мажься, оставляя белую полосу от очков вокруг глаз, – будешь ходить енот енотом. Снег же к полудню превращается в кашу, которую французы называют супом, и по супу носятся лишь поздно проснувшиеся англичане, порою в одних семейных трусах. Зрелище еще то.

После катания я мучаю вопросами всех, кто попадается на пути: продавщиц в лыжном магазине Lacroix, где в особом кейсе, как Ленин во гробу, выставлен на обозрение набор лыж Courchevel по цене 50 тысяч евро (и это не «лыжи с бриллиантами», которые тоже есть, а просто лыжи); милейшую главу местного турофиса Аделин; чемпионку мира по сноуборду Жюли; управляющего отеля Les Airelles месье Арриги, – меня интересуют две вещи. Первая – изменилось ли что в Куршевеле после кризиса. Вторая – изменились ли в Куршевеле после кризиса русские.

Ответы на удивление схожи. Нет, туристов не стало меньше вообще и русских в частности, свободных мест не было. Или (смущенная заминка) почти не было. Но кое-что изменилось. Скажем, в этом году русские брали в ресторане бутылку вина за 100 евро – но не за 1000, как раньше. А в бутиках просили скидку и уходили, если отказывали, и уж в любом случае не оставляли продавцам чаевых. «А что, продавцам положены чаевые?» – удивленно спрашиваю я продавщиц, из которых примерно половина русских. «Ну, те, кто работали раньше, говорили, что чаевые давали, а одежду не примеряли вообще – сразу покупали. Кстати, раньше на распродажах бутики скидывали максимум 30 %. А в этом, посмотрите – всюду 50 %».

А я помню тот Куршевель, образца 2006-го и 2007 годов, когда, провожая взглядом вертолет, знатоки утверждали, что это окружение Дерипаски посылало геликоптер в Лион за «нашими нормальными, такими, знаешь, типа, молочными сосисками».

Глянцевая историография, описывающая русский Куршевель как зимнее нерестилище российских богачей и Мекку вообще всей русской тусовки, обычно опускает тот факт, что Куршевель на пике славы превратился из горнолыжной станции в место даже не шумного отдыха, и даже не разгульного шопинга, но в охотничий заказник, где такие, как Прохоров, Дерипаска или Потанин были загнанной в долину меж гор дичью, а все остальные – охотниками. Девушки охотились – за олигархами, бизнесмены – за контрактами, юристы – за клиентами, тусовка – за зрелищем, а деньги – за деньгами громадными.

Забронированный номер в отеле был, по сути, охотничьим билетом, дававшим право на отстрел.

Эта охота имела мало отношения к тому, что представлял собой Куршевель как горнолыжный курорт – а он представлял собой великолепную инфраструктуру, где скоростные подъемники связывали в единую сеть сразу три долины и сотни километров отличнейших трасс; отели и шале строились так, чтобы можно было прыгать с крыльца на склон прямо на лыжах, подобно Онегину, который вскакивал с крыльца на жеребца. К услугам новичков были сотни инструкторов (среди них – прославленная русская горнолыжница Варвара Зеленская), лыжные школы и лыжные детские сады.

Вот это и было в Куршевеле основным, а уж все остальное – и рестораны, и отели, и спа – лишь дополнением, десертом.

Но увидеть это означало начать сравнивать Куршевель как минимум с Красной Поляной. А русский человек за границу едет не для того, чтобы понять или перенять чужую жизнь, но чтобы показать себя и проследить за ответной реакцией: в этом, кстати, и причина нынешней нашей обиды на весь мир.

Так что русский Куршевель кончился в 2007-м, когда французская полиция задержала там два с половиной десятка русских, и Прохоров в гневе пообещал в Куршевель не возвращаться, оставив пустовать свежепостроенное шале как забвенью брошенный дворец, – а вслед за Прохоровым Куршевель покинула и прочая крупная дичь.

Русский Куршевель 2009-го – без орущих на все Альпы концертов под открытым небом и бесконечных фейерверков, без ужинов на десятки тысяч евро в мишленовском ресторане «Шабишу» – это поминки по прежнему Куршевелю, или, поскольку гламур смерть отрицает, after-party.

– Если мерить в категориях качества, то в русском Куршевеле в этом году изменилось все. Если в категориях количества – то не изменилось ничего, – продолжает рассказывать мой приятель. – То есть русских в январе было так же много, а хочешь знать, почему? Потому что выкупали места за полгода вперед: они же не верили, что нефть подешевеет. И перли сюда, как стадо к пересохшему водопою. На русское Рождество тут, дорогой мой, торчали одни тюменские нефтяники, которые так и не уразумели, на фиг они приехали. 7 января в полдень у кафе «Трамплин» – это на главном тусовочном водопое! – не было ни одного светского фотографа. Представляешь?

Я киваю, потому что сам в это Рождество безошибочно идентифицировал соотечественников на склоне не по дорогущим лыжным курткам Bogner и не по бриллиантам в ушах красавиц, – а по тому одинаковому выражению лица, какое бывает у людей, когда они узнают, что в бутик по продаже счастья закрыт на переучет.

– Хочешь, – продолжает приятель, – я тебе покажу место, где обожал селиться этот самый средний куршевельский класс?

Вечером мы идем в отель Annapurna – единственный пятизвездочный здесь и, боюсь, во всей Франции тоже: налоги в отельном бизнесе здесь платятся с каждой звезды, и скуповатые французы склонны ограничивать статус даже самых шикарных заведений максимум четырьмя с половиной звездами.

От входа ужасающе тянет хлоркой – там явно проблемы с вентиляцией бассейна.

– Ну, если бы пахло нефтью и газом, публике было б совсем привычно, – замечает приятель и тащит меня в ресторан. В дегустационном меню ценой семьдесят восемь евро длинные, как романы Дюма, названия блюд снабжены переводом. Например, под «Le poulet de fermier au risotto avec sause Saint-Augur et les truffes noire» значится: «Кура с рисом». Заказ приносят, и я отдаю должное мастерству перевода: это действительно кура с рисом, заводская столовка, и я не сразу понимаю, что подгоревшие шкварки – это убитые поваром трюфели.

Я в изумлении смотрю на приятеля, потому что во Франции такого быть не может, но приятель хохочет:

– Нет, милый. Ты хотел русский Куршевель? Получи! Что здесь изменил кризис, спрашиваешь? Да у нас со времен Пушкина не меняется ни-че-го! Мы все так же ленивы и нелюбопытны, и не желаем учить языки и знать, как живут другие народы, а когда садимся за чужой стол, требуем картошку с салом и куру с рисом. И только не возражай, что не все русские одинаковы! Те, кто научился ценить тонкую кухню – те бочком-бочком, но отсюда съехали. Кто побогаче – в Мерибель, кто победнее – в Менюир. Хочешь, дам адресок – сдается шале со спальней, кухней, гостиной и сауной за 350 евро в неделю прямо на склоне? Втрое дешевле, чем в твоих Сорочанах! А есть еще Межев, Шамони, Валь д’Изер, есть Австрия, Германия, Италия, Испания, – в мире, знаешь, много чего есть, если не сбиваться в кучу и не устраивать изо всего мира маленькую Россию…