Михаил Ребров - Советские космонавты

Ведь мой полет еще раз доказал, что женщины наравне с мужчинами во всем. Кто теперь рискнет утверждать, что мы «слабый пол»?

Ее отвлекает телефонный звонок из Комитета советских женщин, потом приносят почту...

— Мечтаю о новых полетах и я. И не мечтать об этом просто невозможно. Тот, кто хоть раз побывал в космосе, заболевает им на всю жизнь...

Поначалу все складывалось иначе. Когда училась в школе, о космосе и дум не было. Когда пришла в аэроклуб, тоже об этом не мечтала. А вот когда услышала о старте Гагарина, сердце екнуло, на душе стало радостно-радостно, и поманило куда-то, позвало...

Девчонкой мечтала о другом. Мечта не сбылась. Но от нее навсегда осталась неутолимая жажда к перемене мест. Нет, не ради праздного любопытства. Ей очень хотелось посмотреть на мир, побывать в разных краях и городах, вобрать в себя их красоту, познать их прошлое и настоящее, угадать будущее, чтобы потом рассказать другим. Ей хотелось быть машинистом. Очень хотелось! Нравилось, как паровозы с длинным шлейфом дыма, постукивая колесами, проходили через город на Волге в Москву и на Дальний Восток, протяжно гудели. Через зеркальные стекла окон плескались вспышки света. Но поезда уходили без нее...

В детстве она нередко завидовала подругам, которые восторженно говорили: «А мне папа книжку купил. Интересную!» Или: «Я с папой вчера была в кино». Становилось больно. Она старалась незаметно отойти в сторонку или перевести разговор на другую тему. Ее отец ушел в Красную Армию осенью 1939-го и не вернулся.

У матери их осталось на руках трое: накорми, одень, обуй. Валя прибегала из школы и помогала ей по хозяйству, нянчила младшего братишку Вовку. Бывало, готовит домашнее задание, а на коленях держит его, озорного, крикливого. После окончания седьмого класса призналась:

— Мама, поеду-ка я учиться в Ленинградское железнодорожное училище.

Елена Федоровна отговаривала:

— Куда ты такая маленькая? Не примут тебя, только время потеряешь.

Когда мать была на работе, Валя подходила к зеркалу, смотрела на себя, подтягивалась на цыпочках, чтобы казаться выше, и с горечью думала: «Наверное, не примут. Уж очень мала...» В сердце закрадывалась щемящая грусть, обида, но мечта о паровозе продолжала жить.

Получилось так, что, закончив семилетку, пошла она работать на шинный завод. Надо было помогать семье. Продолжать учебу решила в вечерней школе. По фабричному гудку подъем. Плеснув в лицо холодной водой, торопливо натянув рабочую спецовку и на ходу дожевывая бутерброд, шла на завод. А вечером — за партой. На улице темень, ноги гудят, по телу разливается усталость. И до сознания с трудом доходит то, о чем говорит учитель.

В неполных пятнадцать лет нет ничего легче, чем предугадывать свое будущее, давать себе обещания, но трудно, ох как трудно выполнять их. Попробуй учить физику или повторять функции угла после трудного рабочего дня, когда давит усталость, а подружки зовут в кино, в парк или на набережную Волги. Трудно устоять перед соблазнами.

На Ярославском шинном она проработала девять месяцев и перешла на текстильный комбинат «Красный Перекоп». Уговорили мать и сестра: «На комбинате мы все вместе, есть там и текстильный техникум, и заочный факультет института. Не захочешь быть текстильщицей — иди по другой линии. Были бы желание и старание». Не сразу решилась на переход: «Не скажут ли люди, что порхаю с места на место? Не назовут ли «летуньей»?» Долго ходила по высокому мысу у стрелки, смотрела на дымящиеся вдали трубы «Красного Перекопа», слушала ровное дыхание Волги, думала...

Жизнь, казалось, вошла в свое русло: работа на производстве, занятия в заочном техникуме, дела но хозяйству. Но тут подружка по техникуму Галя Шашкова стала звать в аэроклуб, где она занималась парашютным спортом.

— Пойдем, Валюта, не пожалеешь...

Сколько таких разговоров было! Пойдем да пойдем, а она упорствовала. «Зачем? Что я там делать буду? В машинисты не взяли, а в парашютисты тем более не возьмут». И все-таки однажды из любопытства съездила на аэродром посмотреть на прыжки. Все здесь показалось необычным. Парни и девушки перебрасывались словами, смысл которых она не понимала. А вид отделяющихся от самолета крохотных, беспомощных фигурок еще больше утвердил во мнении, что парашютный спорт не для нее.

Однажды в журнале увидела фотографию темноглазой девушки. Все привлекало в ней: и ладно сидящий комбинезон, и открытое улыбчивое лицо, и прядь непослушных волос, и даже само имя — Надежда. А когда Валя прочитала, что эта самая Надя Пряхина прыгнула с самолета ночью и целую минуту и несколько секунд летела в холодной липкой черноте, не раскрывая парашюта, у нее даже дух захватило.

Да, такое не всякий сможет...

Вторая встреча с аэродромом была не похожа на первую. Ребята и девушки в шлемофонах, с парашютными сумками оказались простыми и симпатичными. Когда некоторые из них, сняв «богатырские доспехи» — шлемы, комбинезоны и тяжелые ботинки, — предстали в своем обычном виде, Валя увидела юных и хрупких на вид девушек и парней.

В ту осень (это было в 1958 году) все и началось. Собрал новичков инструктор Виктор Хавронин и стал рассказывать о парашютизме. Видя, что слушают его с большим вниманием, увлеченно, закончил:

— Жду вас завтра. Запомните адрес: улица Свободы, дом девять.

На следующий день Валя вернулась домой позже обычного. — Случилось что-нибудь? Какая-то ты странная, — насторожилась Елена Федоровна.

Признаться, сразу Валя не решилась. Не хотелось тревожить мать, да и не было у нее еще полной уверенности в себе. Она и раньше знала, что некоторые девушки с комбината записывались в аэроклуб, торопились на занятия, но у одних это увлечение быстро проходило, и они навсегда забрасывали тренировки, других отчисляли по состоянию здоровья.

...День 21 мая 1959 года она помнит во всех деталях. На аэродром приехали рано. Утро выдалось сырое. Моросил мелкий, нудный дождь. Порывистый холодный ветер гнал низкие облака, рвал их на части, нанизывал на верхушки деревьев. На летном поле хмуро поблескивали лужи, над которыми стелился туман. Девчонок охватило уныние. Неужели из-за погоды сорвутся прыжки? Первые прыжки! Столько ждали этого дня, готовились, волновались, и вот на тебе — погода испортилась.

Инструктор Володя Кондратьев тоже нервничал, несколько раз бегал за метеосводкой, с тоской оглядывал небо, но давать «отбой» не торопился. «Подождем еще!» И дождались. Постепенно дождь перестал. В разрывах туч обозначились голубые осколки неба, по лужам забегали солнечные зайчики, запахло землей, загалдели воробьи. «Будем прыгать», — успокоил Кондратьев.

Маленький зеленый самолетик побежал но взлетному полю, подпрыгивая на неровностях, и вдруг повис. Земля удалялась. Казалось, что она плывет под крылом. Валя напряженно прислушивалась, боясь из-за звенящего шума мотора пропустить команду «Пошел!». Ее она так и не услышала, а скорее почувствовала, что пора вставать и идти к распахнутой двери. Сердце учащенно забилось. Казалось, что его стук слышат все. Валя заторопилась. Не видя перед собой ничего, шагнула в бездну и тут же почувствовала, что внутри что-то оборвалось. Глаза зажмурились от упругого удара воздуха. Несколько секунд стремительного падения — и вдруг толчок. Он-то и вернул самообладание.