Дмитрий Быков - Непрощенная Ахматова

Что касается заговора о гибели Пушкина, мне кажется, ахматовская работа «Александрина» ставит здесь все точки над i. И это, обратите внимание, при том, что тогда еще письма Дантеса не были опубликованы. Документы из итальянского архива были опубликованы только в последние годы. Она все предсказала очень точно. Предсказала источник сплетни об истории с Александриной, о романе Пушкина со свояченицей – сплетня, распускавшаяся Геккереном. Я думаю, здесь как раз заговор был, а гомосексуализм был просто частным случаем общего перверсивного духа, тогда царившего.

– В конфликте Ахматовой и сына на чьей вы стороне?

– Помилуйте, здесь нельзя быть ни на чьей стороне… Она сама очень точно сказала, что ситуация Левы понятна: когда ты страдаешь, тебе всегда кажется, что ты страдаешь сильнее всех, и всегда кажется, что другие предпринимают недостаточно усилий, чтобы тебя спасти.

Льву Николаевичу казалось, что он страдает за родителей и что мать живет прекрасной литературной жизнью, а он в это время томится в лагере. А мать в это время писала «Славу миру» – стихи, которые сегодня действительно страшно перечитывать. Невозможно представить, что это Ахматова. Для того чтобы спасти сына.

Другое дело: кого я люблю? Люблю я Ахматову, Льва Николаевича я не люблю, но я им восхищаюсь. Как и многими произведениями Ахматовой, которые тоже не люблю, но восхищаюсь.

– Забыли ли вы про Веру Павлову или не считаете ее выдающейся современной поэтессой?

– Не считаю. Я считаю Веру Павлову очень хорошей поэтессой. Но выдающийся поэт – это явление такого ранга, как Юнна Мориц, например, или как Новелла Матвеева. С Новеллой Матвеевой как раз странным образом не сложилось, потому что Ахматова могла бы полюбить этого поэта, могла бы полюбить абсолютную смелость мысли в ее стихах. Кроме того, ведь это тоже достаточно бесстыдно и самоунизительно – написать такую песню, как «Любви моей ты боялся зря…». И в конце вот этот гениальный перевертыш – от самой униженной до… «А что я с этого буду иметь, тебе не дано понять».

Но этого она услышать не успела, а успела она прочитать стихотворение «Я зайчик солнечный дрожащий…» и сказать о нем: «Хорошо написано. Но вот Пушкин, например, не мог бы о себе сказать: «Я – зайчик». Это пример обычной ахматовской несправедливости по недостаточному знакомству с предметом. Новелла Николаевна тоже не жалует ее стихи, к сожалению, хотя мне кажется, что у них есть много общего.

Вера Павлова – очень хороший поэт, но это немного другое. Это как Вера Инбер, например.

– Как вы относитесь к высказыванию одной вашей ученицы, что Ахматова пыталась получить от мужчины такое же удовольствие, какое получала от стихов?

– Я думаю, это верное высказывание, при том, что оно, конечно, звучит на современном сленге, то есть оно пошловато сформулировано. Но девочка, безусловно, права в одном: поэт никогда не получит в любви того, что дает ему муза. Но это потому, что все-таки муза – это существо иного порядка. Но, с другой стороны, а если бы не было наших любовных неудач, разве мы писали бы что-нибудь?

– А как же Берлин?

– Вы можете как угодно ко мне отнестись после этого, но те работы Исайи Берлина, которые я читал, и те воспоминания об Ахматовой, которые опубликованы, произвели на меня ощущение добротной, в каком-то смысле очень британской, традиционной, высоколобой, очень скучной посредственности.

Грех это говорить, но даже его воспоминания о Пастернаке дышат каким-то глубоким непониманием. Он очень хороший, очень заурядный человек. Так мне кажется, я, может быть, не прав. Во всяком случае, его философия либерализма кажется мне абсолютно абстрактной.

– Огласите список литературы, обязательной к прочтению в ХХI веке.

– Это к Путину, там он все про эти сотни… (смех в зале, аплодисменты)

– Возможна ли параллель между Ахматовой и Раневской?

– Думаю, что нет. Я не стал уж об этом говорить, потому что все-таки мне репутация немножко дорога, но, знать, не судьба. Тут прозвучал вопрос, как я отношусь к Лидии Корнеевне Чуковской.

Когда-то Слепакова очень точно сказала, что записки Лидии Корнеевны об Анне Ахматовой – это гениальные записки стервы о стерве, что, конечно, есть некоторое принижение обеих. Лидия Корнеевна – блистательный человек, безупречный в моральном отношении, но хочется сказать, что Тамара Габбе не зря звала ее Немезидой. Лидия Корнеевна – человек такой моральной бескомпромиссности, что готова нести поэта на руках, пока он идет на Голгофу, но стоит ему шаг в сторону заступить, и она его с презрением сбрасывает.

Я понимаю, почему Лидия Корнеевна могла раздражать Анну Андреевну. Ну, вот представьте себе ситуацию: Лидия Корнеевна отправляет из Ташкента телеграмму Пунину, его тоже уже вывезли к тому моменту из Ленинграда, Анна же лежит в сыпном тифу, пишет: «У меня сыпной тиф, умираю. Желаю жить долго и счастливо». Лидия Корнеевна говорит: «Может быть, не надо, Анна Андреевна, отправлять? Он будет беспокоиться». – «С чего бы Вы стали такой христианкой?!» – говорит Ахматова, внезапно порозовев и привстав на постели. До этого она лежала серая и ни на что не реагировала. Как?! Лидия Корнеевна мешает, тут позу трагическую надо принять, и есть для этого все основания – в эвакуации, в тифу, в Ташкенте, в жаре, в жарУ – ну, что здесь?! А Лидия Корнеевна еще думает о других!

Мне кажется, в этой ее позе было что-то не очень Ахматовой приятное. В такой ситуации ей, конечно, была нужнее Раневская, с ее цинизмом, с ее добротой, с ее слепым обожанием, а, главное, с ее неправедностью.

Понимаете, почему Лидия Корнеевна была так Ахматовой необходима? – Она ей полная противоположность. Лидия Корнеевна любит моральную правоту, и, может быть, поэтому ее стихи слабее ахматовских. А Анна Андреевна любит быть последней, растоптанной, морально неправой, несчастной. Поэтому она – гений.

Вот как бы сказать? – я бы все, действительно, все, самое стыдное, мог бы рассказать Ахматовой в надежде, что она не слушает, спит, что ей неинтересно. Но Лидии Корнеевне я ничего бы никогда не мог о себе сказать, боялся бы с ней говорить, а только бы благоговел. Представьте, я иногда могу и помолчать, и вот при ней я сидел бы молча.

Рискну прочесть любимое свое ахматовское стихотворение.