Дмитрий Быков - Иван Тургенев – самый непрочитанный классик

Утрачивается то, ради чего все. Тургеневский герой не готов променять душу на успех. И в этом смысле он для нас, наверное, один из самых живых и актуальных писателей.

Что, собственно, происходит в «Отцах и детях»? Почему именно Николай Петрович Кирсанов так близок авторскому сердцу? Тургенев любит наделять своего героя одной характерной, сентиментальной, смешной чертой, которая и выдает в нем это самое глубоко сидящее «муму». Николаю Петровичу придана виолончель. Кстати, он человек-то грешный, чего говорить? Он – вдовец, а завел интрижку с крепостной девушкой. Пусть прелестной, пусть итальянистого вида, но Фенечка есть Фенечка, что уж тут такого? Помните, когда он объясняет сыну эту ситуацию, сын, лишенный предрассудков, бросается отцу на шею. Но оба очень радуются, когда входит Павел Петрович, потому что, как ядовито замечает Тургенев, есть положения трогательные, из которых тем не менее хочется поскорее выйти. Этот сентиментальный персонаж, который все-таки не упускает своего, – он наделен, маркирован этой виолончелью, которая вызывает дикий хохот у Базарова. А между тем, как мы уже говорили, все лучшее в романе достается ему.

А в том-то и дело, что самая прагматичная стратегия – это среди Курской губернии играть на виолончели. Успешно только то, что непрагматично. Прекрасно только то, что бесполезно. Вот почему Тургенев так ненавидит статьи Добролюбова о себе, настолько ненавидит, что рвет с «Современником». Да потому, что из его романов пытаются сделать молоток для забивания гвоздей, в них пытаются увидеть прагматику – в произведениях, в общем, достаточно чистого искусства. Прекрасная смешная бесполезность, наивная бесполезность, виолончель для pater familias – вот то, что, по Тургеневу, дает человеку право жить и дает ему моральную победу. Не буду напоминать и о том, что эта пресловутая скрипка, тоже струнный инструмент, становится главным инструментом завоевания женщины и, следовательно, завоевания мира, в гениальной новелле «Песнь торжествующей любви», где герой с помощью скрипочки умудрился загипнотизировать женщину. Конечно, это простая вариация на тему «чистого искусства». Но если мы вспомним этот рассказ, вспомним одну из самых жутких сцен в русской литературе, когда герой, вернувшийся из таинственного странствия, Муций, с закрытыми глазами повторяет: «Друг проснулся, недруг спит, ястреб курочку когтит, помогай…» – мы поймем, что это не такое простое сочинение. И в нем заложен не только присущий Тургеневу саспенс, тихий, мягкий ужас, но и в первую голову мысль о могучей, победительной силе бесполезной и бессмысленной скрипочки. Вот, может быть, именно поэтому Тургенева так сильно недолюбливали радикалы, пытавшиеся его приспособить к советским нуждам – «Отцов и детей» они брали, а все остальное отметали.

Напоследок я бы вернулся к двум тургеневским текстам, которые, пожалуй, наименее известны и которым меньше всего повезло. «Собака» – рассказ, который рифмуется с «Муму» и подводит некоторые итоги тургеневской жизни в литературе. Именно этот рассказ вызвал эпиграмму, дай бог памяти, Вейнберга:

Наверное, действительно – черт знает чем. Но как раз этот мистический рассказ дает нам самое лучшее представление о человеческой и эстетической стратегии Тургенева. В чем там, собственно, история? И как это связано с «Муму»? Есть помещик, охотник, тихий малый, он однажды просыпается от того, что у него под кроватью возится собака. Собаки в доме никакой нет. Он со свечой лезет под кровать. Пусто. А собака возится, чешет что-то там, скребет когтями, хлопает ушами, фыркает – ну, все делает, что положено делать собаке.

Он приглашает к себе переночевать друга-помещика. Выпили, поели, улеглись. Начинается возня страшная под кроватью. Друг: «Что это у тебя, братец, собака будто завелась?» – «Нет никакой собаки». Лезут, смотрят, нет собаки. Он сначала, естественно, думал: уж не схожу ли, мол, я с ума? Кстати говоря, думаю, что не без влияния этого рассказа и написана мопассановская «Орля», куда более поздняя, где примерно такие же вещи происходят, у помещика в доме все молоко выпивается кем-то. В общем, смотрят, смотрят – нет собаки.

Тогда он обращается, понятное дело, к попу. А поп говорит ему (под Орлом все дело происходит): вам, мол, надо поехать в Тулу. В Туле есть старец исключительной святости, он вам даст совет. Герой едет в Тулу, на окраине города находит огородик, в котором возится строгий костлявый старик в стальных очках, очень строгих, на него глядящих в упор, и говорит: «Это кто-то вам предупреждение посылает. Это кто-то о душе вашей заботится. Вам надо собаку завести». И он в ту же поездку в той же Туле покупает на базаре какого-то совершенно беспородного, но очень милого щенка. Заводит его у себя, держит, кормит, вырастает красавица собака, рыжая, прекрасная.

А дальше через какое-то время узнается, что в этих окрестностях завелась бешеная собака, очень опасная, страшная. И вот герой ночью спит на сеновале. И дальше одна из страшнейших (вот в чем он мастер, что руки опускаются после него писать, так это не в пейзаже, хотя и в пейзаже тоже, а в тихом саспенсе, мрачном триллере, и не зря он так популярен в Европе, там тоже любят мягкий ужас) сцен, когда герой не в силах пошевелиться на сеновале, смотрит в упор на бегущую прямо к нему, страшную, серую в лунном свете собаку. Ну, тут, действительно, все члены сковываются, пошевелиться невозможно. Не понимает, сон это или не сон. И не может убежать никуда. Она бежит нарочито медленно, как бешеная собака, свесив голову набок, слюна капает из пасти, хвост, как всегда у бешеной собаки, опущен, бежит и как-то странно смотрит перед собой и еще немного – и она бросится на него… Тут откуда ни возьмись его этот любимый щенок выросший налетает на нее, перегрызает ей горло и сам гибнет в этой схватке, но и ее успевает остановить. И так вот его чудом эта собака и спасла.

Этот рассказ в моей жизни сыграл роковую роль, потому что он заставил меня оставить того щенка, которого Андрюша однажды приволок. Теперь это уже огромная и страшно прожорливая собака. Я все жду, когда же она спасет мою жизнь. Но идея, конечно достаточно живая, что говорить… Идея вот в чем. И страшно глупо, плоско интерпретировать этот рассказ, но интерпретация довольно очевидна. То, что нам кажется пустым предрассудком, синдромом навязчивых состояний, глупостью, страхом, детским суеверием, пережитком – это на самом деле глубочайшая наша связь с реальностью, тайное предупреждение. Не нужно отбрасывать эту иррациональную тонкость, не нужно отбрасывать, казалось бы, пустое, казалось бы, глупое, бессмысленное суеверие – в какой-то момент оно спасет жизнь. Мы не знаем, о чем нас предупреждают. Не бойтесь ваших наваждений, прислушивайтесь к вашим наваждениям. Человек, избавившийся от них, обречен на то, чтобы превратиться, к сожалению, в абсолютно пустую оболочку. И эта бешеная собака, которую здесь загрызают: у Тургенева вообще довольно простая, наглядная символика, просто она тонко упрятана. Ведь от чего нас спасает страх? От чего спасает нас предрассудок? От безоглядного, страшного базаровского буйства натуры. Это та цепь, та веревка, которая нас удерживает. И от нашей бешеной собаки нас спасает глупый, вследствие страха купленный беспородный приемыш. Страшно подумать, каких дел наворотил бы каждый из нас, если бы не его детские суеверия, страхи, предрассудки – бессмысленные, в общем, ограничения, на которых и держится весь Тургенев. Это, еще раз говорю, грубая, простая интерпретация. Я уверен, что Тургенев ничего подобного в виду не имел, а хотел сочинить красивую европейскую безделку. Но именно в таких вещах проговариваешься откровеннее всего.