Дмитрий Быков - Иван Тургенев – самый непрочитанный классик

Не думаю, что все дело в матери. Думаю, что она одно только ему внушила – такое чувство вины, чувство изначальной неправоты, которую надо искупать. Чувство, что вот правильно живут старики, а он живет неправильно. Условно говоря, матушка – это такой Хорь, который терпит доброго Калиныча. Но Хорь же не злодей, он просто умеет жить.

Что касается Белинского, с Белинским были сложные отношения. Именно Тургеневу сказана знаменитая фраза: « Как?! Вы собираетесь обедать, а мы еще не решили вопрос о бытии Божием?! » Я думаю, о бытии Божием Тургеневу неинтересно было спорить просто потому, что оно было для него слишком очевидно, чтобы это еще с Белинским обсуждать.

Белинский не был фанатиком, он был человек с хорошим художественным вкусом, хотя и несколько узким. Не любил фантастического в литературе, но, в общем, он в литературе разбирался. Еще Пушкин это о нем заметил – что если бы чуть более обдуманности, хороший был бы критик. И так оно и получилось. Я думаю, что как раз его в Тургеневе притягивало тургеневское безупречное литературное чутье, вкус.

Почему его любил Бакунин, я не знаю, но надо сказать, что Тургенев вообще очень нравился людям нервным, людям такого, я бы сказал, дисгармонического склада. Вот, например, Толстой, который с ним чуть не дошел до дуэли, как вы знаете, впоследствии очень его крепко полюбил. Я думаю, какая-то нежность, какая-то мягкость от него исходившая – она могла, конечно, казаться фальшивой, но потом человек понимал, что она настоящая.

Может быть, его Достоевский за то и не любил, что чувствовал в нем какое-то душевное здоровье: люди душевно здоровые были ему подозрительны. А вот большинство людей с надломом, с трещиной, я думаю, к нему тянулись вполне искренне. Тут еще, понимаете, какая история – Тургенев потому и живет странником. Он мало кому известен в России и мало с кем дружит из литераторов в России. Его читают студенты, его читает небольшой слой преданных читателей, но слава его после 1870 года идет на спад. Он последние тринадцать лет в России неизвестен почти никому. А ближайшие друзья его – Флобер, Золя и Мопассан.

И я понимаю, почему его так любил Мопассан, человек с внутренней драмой, с безумием подступающим, раздираемый страстями. Я думаю, он около него находил какое-то успокоение, какое-то умиротворение. И вот, обратите внимание, в трудную минуту жизни откроете вы Достоевского, и он вряд ли вас утешит. Но около текста Тургенева чувствуешь себя, как у заросшего пруда или какого-нибудь там леса орловского, который своей гармонией благоуханной елей на душу проливает.Это мое субъективное наблюдение. Кому-то, может быть, наоборот, нужен скальпель Достоевского в это время или величие Толстого. Но когда я худо себя чувствую, меня выручает Иван Сергеевич, потому что напоминает мне последнюю фразу «Отцов и детей» о «вечном примирении и о жизни бесконечной». Вот это как-то для меня более приятно.

– Тургенев был в состоянии дружить или придерживался дозированной дистанции?

Я абсолютно убежден, что он мог дружить, что Некрасову, например, он был настоящим другом. Он говорил, что его стихи пушкински хороши, искренне любил их. Я думаю, что Дружинин, Боткин, Островский, Мопассан, Полонский – безусловно. Но тут, конечно, есть много гадостей, потому что любовь к представителям «чистого искусства» и дружба – это заставляло его глупости иногда ужасные говорить, вроде «поэзия не ночевала в стихах Некрасова». На что Блок обидчиво заметил: «Тургенев относился к поэзии как к старой тетушке, а сам, однако, написал «Утро туманное, утро седое…» Действительно, у него были под конец абсолютно стародевические вкусы. Но он дружить умел. Он был замечательным другом. Другое плохо – он был, может быть, и хорошим другом, но он был очень плохим врагом. Вот это гадко.

Немножко женственные они были натуры, по-бабьи сплетничали. Ну вот история с Панаевой, с наследством… Шумная история: Панаева присвоила чужое наследство, Некрасов взял на себя этот грех. Тургенев знал эту историю. И тем не менее он ни слова не сказал в защиту Некрасова. Больше того, он распускал эту сплетню. И Герцен знал эту историю. И Герцен на Некрасова клеветал. Некрасов был неоднократной жертвой клеветы. Вообще Тургенев много о своих врагах сплетничал, что говорить. И он страшно ненавидел, физиологически ненавидел Чернышевского и отказывал ему в любых человеческих достоинствах.

Скажем так, он был хорошим, хотя и довольно дистанцированным и довольно трезвым другом, и очень неприятным, по-бабски злопамятным врагом. Только в одном ему нельзя отказать: он умел объективно своих врагов оценивать. Он не любил молодого Толстого, не любил за фальшь, за руссоизм, за неловкость душевную, ну, многое ему не нравилось… Особенно, конечно, его постоянное желание быть хорошим. Но все-таки, прочитав «Поликушку», говорил же он: « До спинной кости продирает, а она у нас уже толстая и грубая ». Так что понимал он, кто чего стоит. И, начав читать «Анну Каренину», скептически (все это манерно и мелко и даже, страшно сказать, скучно – пишет он) он заканчивает ее в убеждении, что перед нами великий роман. В общем, он все-таки умел врага объективно ценить, а перед смертью с врагом и помириться.

Если бы у меня был выбор: холодноватая, сдержанная дружба Тургенева или «запойная» дружба любого другого русского классика, который бросается на тебя то с поцелуями, то с кулаками, я бы еще здорово подумал. Во всяком случае, я бы точно знал, что у Тургенева всегда можно перехватить денег.

– Почему у Тургенева нет, в отличие от тех авторов, которых вы сегодня в параллели приводили, женских главных образов? И какой из женских образов вам ближе всего?

Ну, Клара Милич, разумеется. Слушайте, нет, на самом деле у Тургенева есть поразительные женские образы! Как раз вот тут к вопросу об отношениях с матушкой: сильная, властная женщина у него выступает не только в образе барыньки. Это вам и прелестная купчиха Волохова из «Вешних вод», омерзительная, но прелестная, это вам и Елена из «Накануне». Это сейчас выражение «тургеневская девушка» приобрело смысл «кисейная барышня», на самом деле тургеневские женщины – это женщины из «Первой любви». Страстная, совершенно необузданная, знать не знающая никаких приличий и выбирающая борца всегда – а кроткий автор стоит в стороне. Она бывает довольно противна, но бывает и совершенно неотразима. И, конечно, идеальная абсолютно тургеневская женщина, лучшая – это Клара Милич. Я, собственно, детям, которые не любят Тургенева и вообще не хотят читать, подбрасываю, как правило, «Клару Милич» – повесть или, как я думаю, маленький, компактно написанный роман, лучшую вещь позднего Тургенева, которая может приохотить к триллерам даже того, кто этого не любит и не понимает. Самый страшный сон в русской литературе описан в «Кларе Милич». И самый очаровательный женский образ с этими ее сербскими чертами решительными, с ее черными глазами, взгляд которых даже неприятен, с черными волосами, с резкими, чувственными чертами лица, низким неожиданно и страстным голосом, и с этим ее «вот если я найду своего, то он будет мой — или я с собой покончу!». Вот вам, пожалуйста, идеальный женский образ. И она достала же его действительно. Понимаете, она отравилась, а потом после смерти сделала все, что хотела. Он стал ее. Он помер и ушел к ней, и никакой нет уверенности, что этому Яшеньке будет там хорошо.