В. Пенской - Сражение при Молодях 28 июля - 3 августа 1572 г.

В русской столице относительно намерений «царя» не имели иллюзий — после знаменитого приема татарских послов в селе Братошино в июле 1571 г. желания его были более чем очевидны. Однако, продолжая поддерживать дипломатические контакты с крымским двором и демонстрируя готовность идти на определенные уступки, Иван Грозный и его советники едва ли не сразу после майской катастрофы начали готовиться ко второму акты драмы. Еще в ходе своего пребывания в северных городах Иван Грозный, по сообщению Дж. Горсея, «…имея среди сопровождавших митрополитов, епископов, священников, главных князей и старинную знать, послал за ними и созвал их на царский совет…»[28]. Можно только догадываться, о чем шла речь на этом совете, если он, конечно, действительно был. Однако предположим, что на нем обсуждались два вопроса – «Что делать?» и «Кто виноват?». Последних нашли быстро — еще в ходе нашествия началось следствие об измене в опричной среде, закончившееся в конечном итоге казнями многих ветеранов опричнины, а затем розыск коснулся и земщины. Поскольку командующий русскими войсками в эту кампанию князь И.Д. Бельский погиб в сгоревшей Москве, то главным виновником в «наведении» «безбожного» крымского «царя» на «православное крестьянство» был объявлен первый воевода полка правой руки боярин и князь И.Ф. Мстиславский. Правда, казнен он не был, однако вынужденно признал свою вину, а затем принес торжественную клятву на верность царю, подкрепленную «поручной записью» со стороны бояр князя Н.Р. Одоевского, М.Я. Морозова и окольничего князя Д.И. Хворостинина. Они обязались в случае измены Мстиславского не только заплатить 20 тыс. рублей, но и отдать свои головы «во княж Ивановы головы место». Их «запись» была дополнена еще одним поручительством со стороны князей М.И. Воротынского и И.В. Меньшого Шереметева, а также почти 300 детей боярских, еще на 20 тыс. рублей[29]. После этого Мстиславского отправили в Новгород, где в начале 1572 г. он был «уставлен» царем «наместником по старине»[30].

Разрешив вторую часть извечной русской проблемы, Иван Грозный и его новое правительство приступило к решению первой. Об этой работе сохранилось немного свидетельств, но отрывочные сведения позволяют представить те направления и тот размах, с которыми она осуществлялась. Уже в июне 1571 г. три полка под началом боярина князя И.А. Шуйского встали на «берегу» в ожидании набегов татар[31]. В октябре «по государеву цареву и великого князя Ивана Васильевича всеа Русии указу» боярин князь И.М. Воротынский «со товарищи приговорили» «на поле ездити и поле жечи»[32], лишая тем самым татарскую конницу корма и возможности совершить поздней осенью набег на Русь. В конце декабря Иван Грозный приказал «князь Петру Волконскому да Елизарью Ржевскому ехать в Перемышль делать засеку», то есть там, где в мае Девлет-Гирей переправлялся через Жиздру[33]. Сам царь в конце года отправил своих воевод «Свийские земли воевать», а затем лично возглавил большой поход «на Свийские немцы»[34]. До большой войны дело не дошло, да Иван, видимо, к ней не особенно стремился[35]. Однако необходимый дипломатический эффект неожиданная демонстрация военной мощи Русского государства на шведов произвела — «и пришол государь царь и великий князь Иван Васильевич всеа Русии в Великий Новгород и был в Новегороде, а поход свой на Свийские немцы отложил, потому, что били челом государю свийские немцы послы Павел бискуп абовской с товарищи»[36]. Шведы явно не ожидали, что после погрома, учиненного татарами, русские способны предпринять серьезную военную экспедицию на северо-западном направлении.

Летом 1571 г. Иван Грозный начал обустраивать Новгород как свою временную резиденцию, более безопасную на случай нового вторжения татар, чем разрушенная Москва[37]. Особенный размах эти работы приобрели с конца декабря того же года, когда самодержец прибыл в Новгород «на свийские немцы» и привез с собой свою казну, которую еженощно охраняли 500 стрельцов[38]. 9-10 февраля 1572 г. в Новгород была доставлена и государственная казна на 450 возах. К тому времени Иван IV покинул Новгород и 5 февраля 1572 г. принял во все том же селе Братошино татарского посла Джан Болдуя и гонца Джан Мухаммеда. Во время этой встречи Иван вел себя уже иначе, чем в июне 1571 г. Психологический шок от майской катастрофы был позади, чрезвычайные меры по восстановлению обороны на юге и боеспособности армии уже дали свой первый эффект. К царю вернулось самообладание и поэтому на приеме Иван уклонился от прямого ответа на вопрос о судьбе не только Казани, но и Астрахани. Им было высказано пожелание, что для решения столь сложного вопроса необходим не простой обмен гонцами и грамотами, а прибытие из Крыма полномочного посольства, с которым и можно было бы обсудить все существующие между Москвой и Бахчисараем проблемы[39]. Свою точку зрения самодержец еще раз повторил в грамотах, что были посланы с гонцом в Крым в марте.

Понятно, что такой ответ никак не мог удовлетворить Девлет-Гирея, да тот и не скрывал своих намерений вернуться и довершить поражение Ивана.[40] В Москве это прекрасно осознавали и потому с началом весны 1572 г. военные приготовления были форсированы. Они шли по нескольким направлениям. Большое значение было уделено фортификационным работам. Прежде всего спешно возводились укрепления вокруг Москвы[41], заново был отстроен сожженный татарами Новодевичий монастырь[42]. Однако главное внимание было обращено на укрепление «берега», где должна была пройти главная линия обороны на случай нового вторжения неприятеля. Штаден писал, что «..на реке Ока более, чем на 50 миль вдоль берега, построили такие укрепления: рядом друг с другом вбили два частокола; один частокол стоял перед вторым, два фута в ширину и четыре фута в высоту. Землей, выкопанной от дальнего частокола, забрасывали между двух частоколов, таким образом заполняя его»[43]. Конечно, эти фортификационные сооружения вряд ли простирались вдоль всего берега на указанные Штаденом 50 с лишком миль. Если речь шла о немецкой миле в 7 км, то получается, что эта «великая китайская стена» имела протяженность более чем 350 км, ну, а если следовать счету Герберштейна — то 250 км, что в принципе совпадает с протяженностью берега Оки между Калугой и Коломной. Скорее всего, речь шла об укреплении берега в тех местах, где была возможна переправа татар через реку. Эти позиции для стрельцов и набранных с «земли» пищальников дополнялись, судя по письму Девлет-Гирея, отправленному Ивану Грозному вскоре после разгрома татарских войск на Молодях, и наказу М.И. Воротынскому, более основательными сооружениями в местах, где через Оку имелись «перевозы»-броды: «…да где в котором месте на Оке перелазы гладки и мелки, и в том месте зделать крепости, заплести плетень и чеснок побити, где в котором месте пригоже какова крепость поделать. Да и на Угре на устье, от устья вверх, до которого места пригоже, по тому же зделати крепости для перелазов», «…на берегу хворостом зделали двор да около того ров копали, и на перевозе наряды и пушки еси оставив …»[44]. Эти работы, которые осуществляли посошные люди, собранные из окрестных сел, и ратники вставших по Оке полков[45], начались во второй половине апреля 1572 г.[46], и к моменту начала татарского вторжения были уже полностью завершены.