Ким Костенко - Это было в Краснодоне

Захаров полулежал в удобном мягком кресле и лениво пускал под потолок плотные, будто из ваты, табачные кольца. Его одолела скука.

Нехотя повернувшись к вошедшему, Захаров, будто ощупывая, окинул взглядом всю его длинную нескладную фигуру. Костистый влажный лоб, маленькие, тревожно бегающие по сторонам глазки, тонкие, растянутые в заискивающей улыбке губы… Про себя презрительно отметил: «Сявка!» Среди уголовников так называли людей слабодушных и трусливых.

Грозно сдвинув брови, отчего его узкое лисье лицо приняло смешное выражение, Захаров буркнул:

— Ну?!

Вошедший поспешно сдернул с головы потрепанный картуз и шагнул к столу.

— До вашей милости, господин начальник… Не откажите в любезности… Как говорится, ошибочка маленькая вышла. Гонялись за щукой, а поймали, можно сказать, пескаря, хи–хи…

Он осторожно хихикнул в кулак, но, увидев, что Захаров нетерпеливо забарабанил пальцами по столу, заговорил быстрее:

— Ошибочка, говорю, вышла. Человек я смирный, к немецким властям отношусь со всем уважением. А тут — ошибочка… Ладно бы только побили, а то добро ведь забрали. Костюм совсем новый, на Первое мая покупал, и валенок две пары. Как же мне всю зиму без валенок? И костюм совсем новый…

— Кто взял? — оборвал его Захаров.

— Да господа полицаи же. Шли большевиков искать, а ко мне попали. Прикажите вернуть вещи, господин начальник. Ошибочка тут…

Захаров откинулся на спинку кресла, прищурившись, посмотрел в лицо вошедшему:

— Коммунист?

Тот испуганно отшатнулся, истово перекрестился.

— Да что вы, господин начальник? Какой я коммунист? Есть другой Громов, на Первомайке живет, тот действительно коммунист. А я, по правде, и не Громов вовсе, а настоящая моя фамилия Нуждин, только в двадцать первом году я ее поменял на Громова. Меня и господин барон Швейде знает. Он меня даже начальником шахты назначил. Пятой шахты… Прикажите вернуть вещи, господин начальник! Жена у меня больная, и сына одевать–обувать надо. Он Федора Почепцова племянник, может, слышали?

— Почепцова? — переспросил Захаров. — Как же, знаю. Так ты что, родственник ему?

— Ну да, ну да, родственник, — обрадованно закивал головой Громов. — Он меня и надоумил к вам пойти. Иди, говорит, там люди свои…

Захаров внимательно слушал Громова. Только вчера его вызывал к себе Зонс и распекал за то, что полиция не поймала ни одного коммуниста. Зонс грозился немедленно выгнать его и взять другого, более поворотливого сыщика. Но теперь… Теперь Захаров покажет, на что он способен! Этот сгорбившийся человек с маленькой птичьей головкой и впалой грудью, терпеливо ожидающий его ответа, поможет ему. Своим нюхом Захаров сразу почуял: перед ним человек, готовый ради денег продать всех и все. И он без обиняков сказал:

— Слушай, Громов, или Нуждин, как там тебя… Тебе вернут твой костюм. И валенки тоже. И еще хорошо приплатят. Полиции нужны преданные люди. Ты, говоришь, давно живешь в Краснодоне? Видел тех, кто перед отступлением взорвал двенадцатую шахту? Знаешь их?

Громов оживился, порозовел, маленькие глазки его загорелись лихорадочным блеском.

— А как же! Я в Краснодоне без малого двадцать лет живу. Всех тут знаю.

— Вот и хорошо. Садись и пиши фамилии всех, кого видел возле копра.

Кряхтя и часто сморкаясь, Громов долго выводил на листке бумаги какие‑то каракули. Захаров терпеливо ждал, пока он кончит, потом взял список, пробежал его глазами.

— Так… А почему не подписался?

Громов замялся, хотел что‑то сказать, но промолчал, лишь тяжело вздохнул.

— Боишься? — догадался Захаров. — Тогда вот что… Выбери себе кличку. Этой кличкой будешь подписывать все секретные донесения и сдавать их лично мне. Тогда никто ничего не узнает. А бумажки эти нужны, чтоб по ним расчет с тобой вести, понял? За каждую бумажку — особая плата.

Громов весь взмок, напряженно соображая что‑то, потом взял карандаш и старательно вывел под списком: «Ванюша».

— Только никому ни слова, — умоляюще посмотрел он на Захарова. — Чтоб ни одна душа…

— Ладно, Ванюша, — усмехнулся Захаров, пряча в карман бумажку. — Но ты должен сообщать в полицию о всех коммунистах, которых встретишь в городе. Старайся втереться к ним в доверие, узнай, где они прячутся, что делают, и передавай нам адреса. Будешь нашим тайным агентом, понял? Коммунисты тебя не боятся, ты человек тихий, неприметный… О деньгах не беспокойся — богачом скоро станешь! Понял?

Громов утвердительно кивнул.

Тонкие, бескровные губы Подтынного сомкнулись, отчего редкая рыжая щетина на подбородке встала торчком. На мгновение он закрыл глаза, как бы припоминая что‑то, но тут же снова открыл их. В расширившихся зрачках мелькнул страх, будто вспомнилось что‑то ужасное, дикое…

— Какую же помощь оказал гитлеровцам агент по кличке «Ванюша»? — спросил следователь.

Подтынный низко нагнул голову, глубоко, с присвистом вздохнул.

— Он выдал жандармерии многих известных ему коммунистов и советских активистов, укрывавшихся в городе: Бесчастного, Валько, Михайлюка, Петрова… Их арестовали… А потом… потом ночью загнали в бомбоубежище в городском парке и расстреляли. Когда мы засыпали яму опавшими листьями, некоторые были еще живы… Они пели «Интернационал»…

Шел по улице чернобровый, черноглазый, веселый человек. Нес на плече лист кровельного железа, свернутый в трубку, на ходу поигрывал небольшим металлическим молоточком и насвистывал какую‑то бодрую песенку. По всему видно — хорошее у человека настроение.

Вот он подошел к аккуратному домику с голубыми ставнями, обнесенному невысоким забором, остановился под раскидистым деревом, свесившим свои ветви почти до самой земли. Широко, всей грудью вдохнул напоенный осенними запахами воздух, сорвал с дерева листок и долго в задумчивости рассматривал его. Потом неторопливо положил свою ношу на землю, достал из кармана ключ, сунул его в замочную скважину и… вздрогнул, услышав позади себя вкрадчивый, елейный голосок:

— О, товарищ Валько! Вот уж не думал встретиться…

Человек обернулся, смерил взглядом внезапно появившуюся рядом с ним долговязую фигуру, ответил сдержанно:

— Здравствуй, Громов.

— Признали, товарищ Валько? А я смотрю — как же так, начальник шахты, заслуженный человек, и остался у фашистов… Или не взяли вас в эшелон?

— Да уж так пришлось. Остался…

— Ай–яй–яй, нехорошо как! Немцы‑то приказ вывесили, по всему городу коммунистов разыскивают. Как же вы?..

Валько пожал плечами, промолчал.

— Да–а, дела… Ну, я побежал. Бывайте здоровеньки, помогай вам бог, как говорится… — и долговязый торопливо зашагал прочь.