Ким Костенко - Это было в Краснодоне

Так встретились начальник шахты № 22 Андрей Валько и забойщик Василий Громов, когда‑то работавший на этой же шахте. Короткой была встреча, всего двумя–тремя словами успели обменяться. Думал ли Валько, что она приведет к столь трагическим последствиям?

Через несколько минут следователь полиции Захаров получил безграмотную, нацарапанную вкривь и вкось записку: «Видил начальника шахты 22 коммуниста Валько. Адрис знаю. Ванюша».

В ту же ночь возле дома с голубыми ставнями остановилась подвода. Двое жандармов в сопровождении целой своры полицейских ворвались в дом, стащили с постели спящего Валько и, не дав ему опомниться, скрутили руки и ноги, кинули на подводу…

Босой, в одном нижнем белье, Андрей Валько предстал перед Зонсом. Возле стола вертелся ликующий Захаров, угодливо изогнувшись, шептал что‑то на ухо гауптвахтмейстеру Соликовский.

Упершись руками в стол, Зонс посмотрел куда‑то поверх Валько, хрипло спросил:

— Коммунист?

Валько откинул назад свисавшую на лоб прядь черных как смоль волос и ничего не ответил.

— Почему не явился на регистрацию? — повысил голос начальник жандармерии.

Валько молчал.

Тогда заговорил Соликовский. С наглой ухмылкой, поигрывая плетью, он подошел вплотную к Валько, дохнул ему в лицо самогонным перегаром:

— Что же вы упираетесь, Андрей Андреевич! Я‑то вас хорошо знаю. На работу к вам приходил наниматься. Прогнали вы меня тогда, сказали — пьяница.

Валько сверкнул черными цыганскими глазами.

— Теперь бы не прогнал! На месте пристрелил бы подлюку!

Соликовский отступил на полшага и изо всей силы ударил Валько по лицу. Струйка алой крови из рассеченной губы скользнула за воротник, расползлась темным пятном по белому полотну рубашки. Соликовский ударил еще и еще…

Через полчаса Захаров приоткрыл дверь кабинета, крикнул в коридор:

— Эй, кто там есть? Заберите…

Вошел Подтынный. Приложил руку к козырьку артиллерийской фуражки, четко пристукнул каблуками.

— Полицейский Подтынный по вашему приказанию явился!

Зонс молча кивнул на почти безжизненного Валько, жестом указал на дверь. Подтынный пинком перевернул грузное, отяжелевшее тело, ухватил его за ноги и поволок в камеру, где лежали избитые до полусмерти шахтеры Иван Михайлюк, Семен Бесчастный, Степан Клюзов, Михаил Поляков, Иван Шевцов. Это они перед самым вступлением фашистов в город взорвали свою родную шахту. Старые коммунисты не боялись смерти. Их тревожило другое: удастся ли оставшимся на свободе товарищам найти предателя?

Между тем Василий Громов развернул кипучую деятельность. По нескольку раз в день он обходил весь город, заглядывал в самые отдаленные углы. Барон Швейде назначил его начальником шахты №5. Из‑за нехватки людей шахта все еще не работала, и Громов делал вид, что подбирает рабочую силу. А сам все вынюхивал, выслеживал…

На «Шанхае» в маленькой глинобитной халупке Громов наткнулся на Черняка — главного инженера шахты № 2–4, той самой шахты, на которой Громов работал перед оккупацией города. Черняк не успел эвакуироваться и укрывался у знакомых. Увидев Громова, он радушно пригласил его к себе, откровенно пожаловался на то, что никак не может связаться с подпольной организацией. В том, что такая организация существует, он не сомневался. В тот же день Черняк был брошен в камеру полиции…

На рынке Громов как‑то встретил высокую, стройную чернобровую женщину в низко надвинутом на лоб пуховом платке. На какой‑то миг мелькнуло перед ним красивое, с тонкими чертами лицо, и женщина скрылась в толпе. Он шел и напряженно вспоминал: где он ее видел? И вдруг вспомнил: Дымченко, Мария Дымченко, инспектор райздравотдела. Это она приезжала на шахту и ругала заведующего столовой за то, что повар ходил в грязном колпаке. Громов не знал, коммунистка она или нет, но на всякий случай сообщил в полицию и о ней. Дымченко арестовали…

Однажды на районном смотре художественной самодеятельности Громов слышал, как начальник участка шахты №5 Петр Зимин красивым баритоном пел «Песню о Родине», а зал дружно подхватывал припев любимой песни. Громов не раз встречал Зимина на рабочих собраниях и митингах — он был прекрасным оратором, страстным поборником всего нового, передового. И вот Зимин попался на глаза Громову в отдаленном переулке. Через час полицаи бросили его окровавленного, иссеченного плетьми в камеру…

Громов из кожи лез, лишь бы угодить своим хозяевам. Все новые и новые жертвы попадали в лапы полиции. Не дремала и немецкая жандармерия. По особой схеме, составленной обер–лейтенантом Бокком, жандармы каждую ночь прочесывали кварталы города, разыскивая подпольщиков.

Утро 28 сентября 1942 года выдалось хмурое, холодное. Моросил дождь, пронизывающий до костей ветер гонял по улицам опавшие листья. Густые свинцовые тучи нависли над городом, заслонив почти все небо. Бледным расплывчатым пятном пробивалось сквозь них застывшее солнце.

В это утро Зонс пришел с докладом к Гендеману. Коротко сообщив о деятельности районной жандармерии за последнюю неделю, он положил перед комендантом список арестованных коммунистов.

— Жду дальнейших указаний, — лаконично закончил он доклад.

Майор Гендеман считал себя знатоком России. Когда‑то в университете по старым немецким учебникам он изучал историю русского государства, знакомился с русской литературой, неплохо владел языком. И хотя познания его были крайне скудными, майор при случае любил блеснуть ими перед своими подчиненными. Его любимой фразой было: «О, уж я‑то русских знаю!»

Мурлыча что‑то себе под нос, комендант не спеша достал из кармана роговой футляр, вынул очки, дохнул на стекла, тщательно протер их носовым платком. Строго размеренным движением руки подвинул к себе список, но вдруг, что‑то вспомнив, снова полез в карман, достал янтарный мундштук, долго чистил его проволочкой. Зонс почтительно раскрыл перед комендантом портсигар, поднес зажигалку.

Наконец майор принялся изучать список.

— Так, хорошо… Отлично, — сказал он, укладывая очки в футляр. — Вы славно поработали, Зонс. Надеюсь, теперь в нашем городе будет восстановлен настоящий порядок.

Он еще раз, уже без очков, пробежал глазами список и вдруг нахмурился,

— Хм, тридцать три человека… — пробормотал он. — Тридцать три — нехорошее число… Знаете, Зонс, у русских есть такая сказка… — И он прочитал на память по–русски:

Океан поднимет вой,

Хлынет на берег пустой,

И очутятся на бреге

Тридцать три богатыря…

Майор, прищурившись, посмотрел на Зонса:

— Как, Зонс, похожи эти тридцать три коммуниста на богатырей, а?

Зонс промолчал.

Комендант снова придвинул к себе список и, нацелившись, решительно черкнул в нем карандашом.