Юрий Дьяков - У всякого народа есть родина, но только у нас – Россия. Проблема единения народов России в экстремальные периоды истории как цивилизационный феномен российской государственности. Исследования и документы

По-честному сказать, что у нас произошла катастрофа за Доном. Мы один полк совсем вывели из строя в личном составе и материальной части.

14‑го августа стали продвигаться за Дон в район Трехостровской. Заняли оборону. Беда в том, что нас не совсем точно информировали. Командующим фронтом был Гордов, который сейчас с военной сцены сошел. Нам сказали, что у противника до батальона пехоты и до 40 танков. Ну, думаем, полнокровная дивизия, боевая дивизия, имеем полностью технику. Я видел начальника штаба фронта Никишева, который прибыл в Трехостровскую. Положение было исключительно тяжелое и напряженное. Он посидел несколько часов, на машину и уехал.

Что произошло там? Сначала мы заняли оборону. Исключительно выгодное положение было по местности: горы, овраги. Люди окопались, закрылись очень хорошо. Но когда противник прорвался через боевые порядки 4‑й танковой армии, т. Гордов отдал приказ выдвинуться вперед и уничтожить просочившуюся группу противника. Тогда мы подняли народ и прямо с хода бросили в бой. Они начали нас мять.

Причины этой катастрофы совершенно ясны. Прорвать он прорвал, но не такими силами прорвал, о которых нас предупреждали. Нам сказали до батальона пехоты и до 40 танков. В действительности было четыре немецких пехотных дивизии и больше сотни танков.

Как только немцы врезались в наши боевые порядки, никто удержаться не мог. Был такой момент, что они наш народ просто наматывали на гусеницы танков. Противник вклинился в наши боевые порядки, когда мы еще не укрепились, не уцепились за землю, поэтому удержаться было очень трудно. В результате этой тяжелой эпопеи погиб командир 117‑го полка, начальник штаба, комиссар полка был ранен, погиб заместитель командира дивизии, начальник разведки, заместитель начальника политотдела, т. е. мы потеряли огромное количество прекрасных кадров. В результате всего этого, прорвав линию обороны 4‑й танковой армии, противник успешно начал двигаться вперед. 15‑го августа, когда мы по существу оказались на берегу Дона, пока еще на той стороне, противник выбросил огромное количество самолетов и бил нас в течение суток с утра до ночи. Окопаться мы не успели. Боевые порядки поломались. Гурьев в армию в это время поехал, потому что какие-то меры надо было принимать, что-то надо получить. Здесь остались: комиссар дивизии, я остался, начальник особого отдела, прокурор и часть работников штаба. Мы сидели буквально на берегу Дона. Танки противника начали выходить непосредственно на берег и обстреливать нас. Переплыть Дон не было возможности, потому что и авиация, и артиллерия нас били беспощадно.

С 15‑го по 16‑е было отдано распоряжение подготовить из подручных средств какие-либо плоты. Надо сказать, что раненых в это время у нас было большое количество. Не дождавшись темноты, примерно в 20 часов с минутами начали переправлять раненых через Дон, а потом сами начали переправляться. Переправились в район Качалинский, где был штаб 4‑й танковой армии. Там оказался командующий фронтом Гордов. Когда комиссар Чернышев докладывал Гордову истинное положение вещей, он его выгнал из кабинета – вон отсюда, я даю задание командиру дивизии. Чернышев заявил, что я вместе с командиром дивизии отвечаю за дивизию как комиссар. В общем, получился большой скандал. Сам Гордов чувствовал, что положение безнадежное. После этого он дал приказ частям уходить за Дон. Правым нашим соседом была 37‑я гвардейская дивизия, которая вошла в 1‑й десантный корпус, который в Люберцах стоял.

После того, как мы переправились через Дон у нас одного полка не было, но боеспособность дивизия сохранила. 112‑й и 120‑й полки сумели максимально организованно перебраться через Дон, правда 112‑й полк хуже перебрался. 120‑й лучше перебрался, потому что он был вместе с 37‑й гв. дивизией. Они переправлялись немного выше, где нажим противника был меньше […].

Первую задачу немец поставил такую: для расширения плацдарма для переброски своих сил в район Сталинграда, он решил захватить Паньшино. Паньшино – большой населенный пункт, который давал возможность занять совершенно открытую местность. К моменту нашего подхода бои происходили на западной окраине Паньшина. К этому времени была вместе с нами 18‑я стрелковая дивизия, вернее кусочки ее, и, кажется, 21‑я танковая бригада – десятка полтора танков. Мы все-таки сумели удержать Паньшино, которое осталось у нас до самого конца.

После этого нам дали задачу выйти на вал Анны Ивановны, который идет от Дона до Сталинграда […]. Когда мы вышли на вал, нам дали задачу продвигаться в район Котлубань, на деревню Кузьмичи. Когда прибыли к д. Кузьмичи, нам поставили задачу взять эту деревню. Надо сказать, что Кузьмичи представляли сильный опорный пункт противника […]. В течение десятка дней возились с этими Кузьмичами, так их и не взяли. Кузьмичи были взяты в последний момент, в момент окружения немецкой группировки. Здесь вал, а здесь железная дорога, которая ведет из Калача к Сталинграду. Здесь мы стояли. Отсюда нас перебросили к разъезду 564 к линии железной дороги. В течение пяти – шести дней дивизия дралась за этот разъезд. В итоге разъезд взяли, но дальше продвинуться нам не дали возможности…

24 сентября нам дают приказ сняться с участка 24‑й армии и идти в распоряжение 66‑й армии за р. Рынок […]. Километров 70 здесь было[…]. Командующий 66‑й армии нам сказал: вы здесь не задерживайтесь, есть дополнительное распоряжение вам отправляться к Волге. Мы немного выше района Дубовки переправились через Волгу и прибыли в госпитомник – лес есть на той стороне Волги против Сталинграда, от Красной Слободы километра три на восток.

30‑го сентября мы там сумели сосредоточиться, собрали весь свой народ и 1 октября 1942 г. с группой в три тысячи с половиной человек отправились. Нам дали огромную баржу. Посадили три тысячи людей своих с боеприпасами и оружием и переправились через Волгу.

Это был момент, когда все горело, кругом стреляли. Трудно было определить, куда мы едем. Собственно говоря, не было места, где бы не стреляли – трассирующие пули, ракеты, снаряды рвутся, авиация бомбит, мины рвутся и город горит, потому что немец зажег в это время нефтебаки – заводской запас нефти. В этот момент мы переправились. Отправлял нас генерал-лейтенант Голиков, командующий Воронежским фронтом. Когда мы сели в эту баржу, по существу мы были беззащитные люди. Чем мы можем на воде обороняться? Для того чтобы прикрыть наше движение, генерал-лейтенант Голиков дал задачу тяжелой артиллерии в течение всего времени, пока мы переправляемся, держать ураганный артиллерийский огонь. Это нас спасло, и мы благополучно переправились.

После того, как мы переправились, Гурьев и я прибыли к Чуйкову. Чуйков нас встретил исключительно прекрасно, ввел в курс дела. Нам картина стала более или менее ясной. После этого пошли к начальнику штаба Н. И. Крылову. Беседовали с ним, поужинали, выпили. Он рассказал всю обстановку. Вызвали командиров полков, дали им задачу направлять людей занимать оборону в районе «Красного Октября».