Николай Прокудин - Конвейер смерти

Вот продают на вес дрова. Выглядит довольно забавно: столб, к которому привязано коромысло с веревками, а на них болтаются широкие неглубокие тазы. В один тазик кладется гиря, в другой – поленья. Продажа дров на вес для меня, сибиряка, – огромное потрясение. В нашей забайкальской и сибирской тайге гниют и сгорают ежегодно миллионы кубометров древесины. А тут приходит человек и покупает пять килограммов дров, заплатив огромные деньги.

Едем дальше. Проехали мясную лавку, в которой на крючьях висят туши коз, овец, коров. Свинины, конечно, не встретишь. Животных забивают у входа или на заднем дворе. Тут же обдирается шкура, разделывается туша, а мясо сразу развешивается. Вокруг мяса и требухи летают мириады мух, ос и шершней. Рядом притулился магазин с колониальными товарами из Японии, Кореи, Тайваня и Гонконга. Миновали чайхану с низкими столиками, стоящими на коврах, стульев и скамеек нет.

В Кабуле благодаря общению с советскими специалистами – советниками, военными – появились афганцы-алкаши. Лет пять назад такого явления даже теоретически не могло быть, а теперь уже никто не удивляется…

Автобусы и такси, снующие по дорогам, облеплены столь густо, что люди сидят даже на крышах. На каждой подножке, держась за поручни, висят человека по четыре. Такси едут с открытыми багажниками, в которых тоже едут пассажиры. Это даже забавно. Чудной мир, странный уклад жизни. Мы для них пришельцы из неведомых миров, но и они для нас – инопланетяне.

– Орлы, вы куда запропастились? – встретил нас недовольный Сбитнев.

– Володя, спокойнее, не волнуйся, а то вставную челюсть потеряешь, – улыбнулся я.

– Не хами, не посмотрю, что без пяти минут Герой, дам в рыло и объявлю выговор за самовольное оставление части.

– Как так, «за самовольное»? Серж, ты погляди, сам отпустил в надежде на дармовую выпивку, а теперь права качает! – возмутился я.

– Да тут комбат бегает, тебя ищет. Что-то надо в штабе опять заполнять. Я сегодня уже три раза написал на тебя служебную характеристику, штабные каждый раз вносят дополнения и поправки. Устал переписывать, а ты говоришь, дармовая! – воскликнул Сбитнев.

– Володя, мне кажется, максимум, что ты сделал, – сунул листы бумаги Фадееву Дал ему подзатыльник, заставил писать и сочинять, – рассмеялся я.

– Нет, ты, как всегда, неправ! Я еще и диктовал!

– Вот! Так и думал, что ты лично не накарябал ни строчки!

– Нет, нацарапал! Подписи везде поставил и число! С тебя за это коньяк. Скажи спасибо, что не за каждую закорючку, а за все оптом, – широко улыбнулся искалеченной челюстью Володя.

– Спасибо! За это дам золотую звездочку в руках подержать! Может быть! – улыбнулся я.

– Вот и старайся для него после этого! Привезли чего вкусного или впустую съездили? – облизнулся с надеждой в глазах ротный.

– Привезли! Полный джентльменский набор. Одна бутылка водки, одна коньяка, две шампанского, четыре пузыря сухого, – радостно отрапортовал Острогин.

– Тьфу ты, черт! Посылай вас после этого в лавку. Сухое… Шампанское!.. Дураки какие-то! Недотепы.

– Сам дурак, – обиделся Острогин.

– Знаешь, что это за вино, Володя? Саперави! Гаурджани! Цинандали! Шампанское «Брют»! – восторженно перечислил я.

– Ты пойди попробуй найти «Брют» в России! А вино? Ты где-нибудь встречал такую карту вин? – кипятился Острогин.

– Моча! На две бутылки водки купили шесть флаконов газировки! Что пить будем? Лучше Бодунова отправил бы в дукан! – в сердцах воскликнул ротный.

– Ой, балбес! Ты знаешь, сколько шампанское стоит в Кабуле? Семьдесят чеков! А в посольстве продают по пять! Коммунизм! – продолжил разъяснительную работу Острогин, удивляясь, что его старания не оценены.

– Мне дипломатом служить нельзя. И Бодунову с Федаровичем тоже. Мы ведь цинандалями баловаться не стали бы! Только любимая и родная водочка. Настоящий русский напиток для русского человека. А насчет твоей, Серж, национальности и замполитовской я сильно сомневаюсь. Какие-то французы. Только почему-то не картавите и не грассируете на букве «эр».

– Эх, Вова! Мы просто гурманы и ценители прекрасного, – заулыбался я. – А ты – серость вологодская. Лаптем щи хлебал и молился колесу. Послужишь с нами, приобщишься к культуре. У тебя еще целая жизнь впереди.

В дверь громко постучали, и в канцелярию вошел старший механик роты Кречетов. Широко улыбаясь, сержант доложил ротному:

– Товарищ старший лейтенант, броня из парка боевых машин прибыла. Докладывает младший сержант Кречетов! Владимир Петрович!

– Так-так! – шумно вдохнул воздух носом Сбитнев. – Владимир Петрович, говоришь? Хорош, хорош! Замполит, а ну-ка пригласи сюда остальных недостойных представителей нашей славной роты. Посмотрим на голубчиков. Этот определенно пьян!

Глаза сержанта озорно блестели и были какие-то шальные. Личико розовое, как у молодого поросенка, но пахло от него не молоком, а чем-то кисло-сладким. Я обнюхал сержанта и сделал заключение:

– Бражка! Определенно свеженький брагульник! Замострячили где-то, канальи!

– Ветишин и Бодунов, ступайте в парк, разыщите техника. Переройте все! Пока не найдете брагу, обратно не возвращайтесь. Мы же, вас дожидаясь, с молодыми людьми побеседуем.

Я загнал оставшихся пятнадцать человек в нашу каморку. В канцелярии моментально стало душно до тошноты.

– «Мазута», вы охренели от легкой жизни, что ли? – начал свою речь Сбитнев. – Пьянствуем, делать больше нечего? Техника обслужена, россыпь патронов и снарядов сдана? Машины заправлены?

– Так точно! – еще более заплетающимся языком ответил Кречетов. – Сделано как положено.

– И вы на радостях наеб…сь! – сделал я вывод.

– Как можно? Мы не пили! – И Ткаченко преданно посмотрел мне в глаза.

– Ни грамма! – подтвердил Сидорчук.

– В первой роте не пьют! – взвизгнул Тишанский.

– Мусулмане нэ пьют, – пискнул, блестя глазками, Рахмонов.

Все солдаты загалдели, каждый пытался выразить свое возмущение.

– Заткнуться! – рявкнул Сбитнев. – Можете даже не пытаться оправдываться! В кабинете дышать от перегара нечем! В зеркало на себя полюбуйтесь. Ну и рожи!

Бойцы, продолжая что-то возмущенно бормотать, машинально взглянули в обшарпанное зеркало, висящее на стене. Некоторые пригладили волосы, некоторые ощупали свои лица. Воздух с каждой минутой становился тяжелее, гуще и приторнее.

– Застегнуться! – скомандовал Володя. – Почему верхние пуговицы и крючки расстегнуты? Подтянуть расслабленные ремни, а то драгоценное хозяйство бляхами отобьете!

Солдаты, бурча, застегнулись. Наступило гнетущее, напряженное молчание, прерываемое сопением солдат. Пот лил частыми струйками по чумазым лицам. Многих мутило, но бойцы боролись со рвотными позывами из последних сил.