Николай Прокудин - Конвейер смерти

– Какую прокуратуру? Почему раньше молчал?

– Обыкновенную, военную. Окружную. Недавно мой бывший склад сгорел, черт бы его подрал! Я уже в Афгане воевал, и на той должности после меня еще пара человек прослужили. А отчего он сгорел – непонятно, но подозревают всегда хищение. Теперь следствие идет, а я фигурант. Сказать о повестке никак не решался. Честно говоря, складу сам Бог велел загореться. Ах! Жалко, что у меня до сих пор нет Красной Звезды, как у тебя, Ник! Почему я не награжден?

– А ты чаще пьяным начальству попадайся. Мы ведь как только с рейда возвращаемся, так ты в первый же вечер нажираешься и в историю какую-нибудь встреваешь. Сколько твоих наградных листов Ошуев рвал собственноручно?

– Три. Два на медаль и один на орден, – вздохнул прапорщик. – Ох как пригодился бы орден сейчас! Орденоносцы первыми под амнистию попадают.

– Ты действительно много стащил добра? Признавайся!

– Да что я мог оттуда взять? До меня большая часть украдена была. Я, не желая оказаться крайним, рапорт написал и в Афган уехал. На проклятом складе лет пятнадцать один старый прохиндей обитал. Стопроцентный хохол! А я, молодой, совсем зеленый, после школы прапорщиков прибыл. Вроде имущество, как положено, принимал. А недостача оказалась на пять расстрелов! Этот гад после того, как мы днем стеллажи проверяли, ночью с бойцом-кладовщиком ящики и коробки с места на место таскал и переставлял. С караулом договаривался, вскрывал помещение и передвигал, менял местами, создавал видимость полного комплекта. Спиртом там давным-давно и не пахло. В бутылях для спирта вода оказалась! Обманул, сволочь старая! Когда я солдата на дембель провожал, он мне во всем признался. Выпили, поговорили по душам, боец и проболтался. Я, конечно, ему в морду дал, а самому – хоть вешайся! Что-то постепенно сумел списать, что-то восполнить. Осталось недостачи только на две смертных казни. Три года я мучился и решил сбежать. Нашел для замены молодого прапора и обманул его.

– Ну и при чем тут тогда ты? Он теперь, получается, стал крайним?

– Нет, – ответил Бодунов. – Вызывают тех, кто складом рулил, и одного за другим трясут. Дошла очередь и до меня. Объект сгорел три месяца назад, а я все это время хожу дрожу, запойно пью и жду, что дальше будет.

– Не потей, успокойся. Обойдется. Напишем тебе в тюрьму хорошую характеристику, медаль пришлем. Расскажем, как воюешь и под тяжестью пулеметов гнешься в горах. Сразу выпустят. Решат, что ты, сидя в тюрьме, будешь балдеть. А каторга – тут! Вернут назад в батальон без проволочек. По этапу! Ха-ха-ха! – рассмеялся я.

– Тебе смешно, а мне не очень, – вздохнул Игорь.

– Ну, не вздыхай! У тебя дома обыск был?

– Был. Квартиру и сарай перерыли, но ничего не нашли.

– Не там искали? – догадался я.

– Ага! Не там. Искали у жены в квартире, я у нее прописан, а те крохи, которые взял (как не взять, когда нет нигде ничего), у матери лежат. С женой-то я в разводе, в этом отпуске расстались.

– А чего так?

– Да надоела. Хуже горькой редьки. Ну ее.

– И с кем же ты отпуск проводил? На ком резвился?

– С кем, с кем… С ней же, со Стеллой.

– Ну ты даешь! – рассмеялся я.

– Не я, а она дает.

– Как же так, а говоришь, разошлись?

– Чудак-человек! Я чужой, что ли? Я свой! Мы после того, как бумагу в ЗАГСе получили, пошли это дело обмывать, – продолжил рассказ Бодунов.

– А почему в ЗАГСе разводили?

– Детей не завели, не успели, оба согласны на развод, поэтому все прошло быстро, без суда. И ей жить удобно. Пока я тут загораю, она вроде свободна и мужу не изменяет. Независимая, честная женщина. Развлекаться может сколько угодно. И мне хорошо, и я – вольный казак. Пошли мы с ней отметить изменение в семейном положении. Обмыли, потом внезапно обоим захотелось любви. Я говорю: дашь? Она в ответ – дам. Так и провели месяц. Что мне болтаться, кого-то искать? Когда проверенная подруга есть под боком. Да и квартира у нас маленькая, однокомнатная. Кровать одна, общая. Куда деваться?

– А дальше? – спросил я.

– Что дальше? Кино, танцы, пляж, пиво, вино и все та же испытанная общая кровать.

– Ну и зачем разводился-то? – опять непонимающе переспросил я.

– А хрен его знает! Надоела! – отмахнулся Игорь.

– И опять каждый день на Стеллу? Надоела, называется! – улыбнулся я.

– Развелся от нечего делать, потому что так захотелось.

– Чудак. Можно сказать, балбес!

– Можно и так сказать. А можно и грубее. Несерьезный я человек, – грустно подытожил Бодунов.

– А дальше что делать будете? После войны?

– Может, снова поженимся. Баба она неплохая, симпатичная, хозяйственная. Видно будет, как дальше жизнь пойдет. Для начала вернуться живым нужно! Зеленка, видишь, впереди какая суровая! Безбрежная и бескрайняя! И духов в ней не перечесть. Что судьбой предначертано – никто не знает. Сегодня не стреляют, а завтра пули да осколки засвистят вокруг.

– Ну ладно, ладно! Не грусти, поешь виноград, говорят, для мозгов сладкое полезно. Особенно тебе!

– Да он кислый какой-то! Дрянь. Только на брагу годится.

– Поищи и найдешь сладкий. Ладно. Не журысь, казак! Все будет хорошо! Поехал я. Не то наше ротное начальство обидится и рассердится.

Бронемашина, медленно покачиваясь на земляных грядках и межах, ползла по винограднику, перемалывая гусеницами стоящую рядами лозу. Плети трещали и скрипели под натиском тяжелого металла, тормозя движение, тянулись следом, оплетали траки и колеса, но все же обрывались, не выдерживая напора стального зверя. Но даже машина не смогла прорваться сквозь тройной ряд изгороди. Большой моток проволоки опутал гусеницу, и мы остановились.

Рахмонов тяжело вздохнул, вылез из-за рычагов и скомандовал наводчику:

– Скляр! Вылезь, помогать будешь. Застряли.

– Быстрее солдат, быстрее, – прикрикнул я на бойца. – Мы что мишенью торчать будем?

В эту минуту раздалась очередь из густого сада, и пули засвистели совсем рядом. Сидящие на броне посыпались на землю, как грибы из лукошка.

– Зибоев! Ты чего пулемет бросил? – заорал я на солдата. – Залазь обратно, стягивай пулемет вниз и лупи сквозь виноградник! Больше огня, больше шума!

Наводчик-оператор повернул башню и полоснул из пушки короткой очередью по кустарнику.

– Куда стрелять-то?! Никого не вижу! – завопил наводчик из башни.

Напрягая легкие, чтобы перекричать работающий на холостых оборотах двигатель, я проорал ему:

– Солдат, видишь четыре орешника?

– Те, что справа растут?

– Да! Вот туда и расстреляй ленту! Кажется, оттуда били!

Бум-бум-бум!!! Застучала пушка, и очереди 30-миллиметровых снарядов отправились искать свою жертву. Тр-р-р!!! Духи не желали отступать и отстреливались. Главное, чтобы у них не было гранатомета. Сожгут машину, гады! Та-та-та!!! Вновь просвистели пули над нами.